К истории ракетно-ядерного оружия

Автор ronatu, 01.04.2010 02:34:41

« назад - далее »

0 Пользователи и 1 гость просматривают эту тему.

АниКей





Журнал "Родина"

@HistoryRodina

Докладная записка Якова Зельдовича и Андрея #Сахарова от 14 января 1954 года. В ней говорится "Об использовании изделия для целей обжатия сверхизделия РДС-6с". То есть о первой советской водородной бомбе. 21 мая 100 лет со дня рождения Андрея Сахарова. https://rg.ru/2021/05/21/dmi
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

kommersant.ru

Устройство советского атомного ядра



В день столетия Андрея Сахарова в онлайн-кинотеатре Kion вышел фильм Ивана Проскурякова и Романа Супера «Сахаров. Две жизни». Все происходящее в сдвоенном и донельзя искаженном пространстве фильма — это жизнь Андрея Сахарова, рассказанная им самим для тех, кто плохо знает, кто он был такой и кем он был для своих современников. Он рассказывает именно о себе, а не о своем времени. Время, страна возникают сами — отчасти их образ легко считать и тем, кто Сахарова не застал

Спойлер
С первых же секунд фильма «Сахаров. Две жизни» я думаю о тех, кто будет это смотреть не так, как это буду смотреть я: Роман Супер писал этот сценарий, и это совершенно очевидно, имея в виду не меня. Идея показать мне, для которого Андрей Сахаров есть человек из перестроечного, то есть детско-подросткового, телевизора, сыгранного актером, оживленного-воскрешенного — она приводит меня в недоумение совершенно такое же, как идея коллективных подвижных игр на воздухе. Сейчас так с энтузиазмом играют в возрасте 20–25 лет, мы в этом возрасте крутили бы пальцем у виска: хоровод? да ну вас всех в пионерскую организацию. А они другие. Алексей Усольцев в роли молодого, а затем и не очень молодого академика Сахарова поначалу напоминает в «Сахарове» гайдаевского Шурика, если бы не идеальное совпадение голоса, сахаровской картавины, но больше — интонации. Это хорошая, большая и убедительная работа на слух. «Сахаров» — по существу документальный моноспектакль одного актера, и в этом видео много от документального театра и мало от кинематографа. Это форма, которая мне незнакома, она не моя.
Но и голос за кадром Чулпан Хаматовой — тоже совсем не моего времени голос, хотя мы практически ровесники. Среди таких, как мы, не принято задавать (даже про себя) вопросы столь резким, едва не металлическим тоном. Мы более робки и, надеюсь, не так категоричны. Это голос из будущего, закадровые вопросы Сахарову современны, да даже и больше чем современны. В этом смысле примечательно, что спрашивающий ответа голос именно женский.
 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

 

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION

Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Фото: МТС Медиа; Амурские волны; предоставлено онлайн-кинотеатром KION
Ответы же Сахарова в большей своей части строго документальны (и, следовательно, устарели). Это его воспоминания и интервью, воспроизведенные голосом Усольцева, положенные то на документальные кадры «технической» советской документалистики (от фильмов об испытаниях атомной бомбы до скрытых съемок КГБ в Нижнем), то на спецэффекты, то на стилизованные технофутуристические картинки в духе постсталинских журнальных обложек. Однако живой Сахаров не может отвечать живой Хаматовой — она (разумеется, не Чулпан, а ее закадровая героиня) через раз попросту не понимает его ответов, не говоря уже о том, что и не спрашивает половины того, что было бы важно рассказать ему.
Самые простые вопросы: как он вообще мог позволить себе, этот трижды Герой Социалистического Труда, создавать для «адского диктатора» (видимо, Иосифа Сталина? да скорее для Хрущева) водородные бомбы, почему не отказался, не остался теоретиком? Сахаров в фильме отговаривается будущей мировой войной, к которой Родина должна была быть готова, что-то блеет про то, что он, в сущности, не жил до 1966 года. Что его первая семья была полуреальностью, фантомом, как и он. Что к первой половине его жизни вообще нельзя подходить с теми же мерками, что ко второй,— с защитой прав человека, голодовками, Еленой Боннэр, Нобелевской премией мира, Съездом народных депутатов, смертью. Но ведь есть очевидный ответ, который никакому Сахарову не придет в голову произносить вслух, потому что нет смысла говорить «земля круглая», и так все знают. Советский крупный ученый жил внутри того, что тогда было большой физикой. А она предполагала Лаврентия Берию, кефир, закрытость и физику — только вместе. Нельзя было выбрать самому. Не было возможности и обдумать выбор — она появилась позже, ей Сахаров, к счастью для нас, и воспользовался. Чтобы этого не понимать, нужно быть очень современным, то есть свободным.
К примеру, в определенный момент голосом Хаматовой его спрашивают: а против чего, собственно, исходно протестовал Андрей Сахаров в СССР? И ответ, который он дает, странен нам сегодняшним. Да неужели все дело было только и исключительно в том, что генералы в Советском Союзе плевать хотели на то, что будет с населением Северного Казахстана, на территории которого испытывали сахаровские ядерные «изделия»? А если бы Минсредмаш СССР попытался должным образом защитить детей СССР от радиации, Сахаров не возвысил бы тогда голос против испытаний атомного оружия?
И ведь ответ точен документально: да, поначалу — только и именно в этом и было дело. Все началось с банального протеста против вопиющего нарушения техники безопасности. Вся дальнейшая всемирная слава Сахарова, «отца водородной бомбы», стоит на этом. Просто академик пошел дальше и быстро осознал, что весь СССР по большому счету и был этим самым нарушением техники безопасности — то есть проектом убийственным и самоубийственным. В этом смысле фильм политически точен именно с современных позиций. Нет никакой истории про коммунистические заблуждения Сахарова и романтику большой науки, которые сменились обращением героя в апостолы антисоветчины и репрессиями от рук бездушных слуг безымянного цезаря. Есть история про нарастающую макабричность советского проекта, ставшего к 1970-м идеально аморальным предприятием, в котором никому никого не жалко — кроме Андрея Дмитриевича, которому становится жаль по нарастающей все больше людей, живущих в этой аморальности.
«Моральная политика» Сахарова, движение защиты прав человека в СССР, собственно, и есть возвращение отдельных людей к человечности на фоне прогрессирующей дегуманизации государства и общества. Все истинно человеческое вообще обычно — нелепо, аутично и невозвышенно. Нечеловеческое, напротив, снаружи блистательно, логично и нарядно; внутри у него дрянь.
Для доказательства этого режиссеру Ивану Проскурякову часто приходится предпринимать в сценическом действии шаги, про которые я бы сказал: ему отказывает вкус, это пошлость, это комикс. Меня корежит с этого Андрея Сахарова с айфоном и авоськой, я бы закрыл глаза и слушал только голос. У вас в «Сахарове» все перевернуто с ног на голову, тут, кроме голоса, нет ничего настоящего, как я его помню и черта с два забуду.
Но у такой искусственности, лубочности есть оправдание, и я его принимаю. Оно не только в том, что должный зритель в «Сахарове» — не я, а воображаемая нами «молодежь», аудитория Юрия Дудя и стендап-комиков, которая иначе, в другой форме не сможет и не захочет понять, зачем выдающийся советский физик сообщил всем, что такое великий могучий Советский Союз на самом деле. Есть и более фундаментальное основание.
«Что нужно было делать именно вам?» — спрашивают у Сахарова о том, что предполагали его научные занятия в атомном проекте СССР в Сарове. «Лизать зад Зельдовичу»,— отвечает Сахаров. Академик Яков Зельдович здесь — совершенно случайная величина. Все это общий, фундаментальный принцип, что-то вроде устройства советского атомного ядра. И не только советского: именно это «молодежь» понимает не хуже, чем Сахаров 60 лет назад,— просто исходя из действующей модели социальной реальности. Однако мир, в котором все сводится к паритетному взвешиванию тысяч килотонн двух атомных арсеналов и начальственной заднице, грешно и недостойно изображать в реалистичной манере — именно из такой реальности и вырвался в итоге Андрей Сахаров.
«Сахаров» показывает, что пытался разрушить — именно разрушить, не нужно лукавства, не усовершенствовать — академик Сахаров, будучи советским человеком, ставший человеком антисоветским и тем самым в числе прочих предоставивший нам возможность быть несоветскими. Эта возможность есть и сейчас, иначе невозможен был бы фильм.
Ответы Сахарова на вопросы в этом фильме всегда лучше вопросов. Это вряд ли замысел режиссера. Но такой заслуживающий внимания дисбаланс требует от нас думать: что же будут спрашивать о нашем времени, с кого будут спрашивать, что им будут отвечать?
Смотреть: Kion
[свернуть]
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

zavtra.ru

Александр Проханов: Юрий Трутнев: «Мы отстояли страну»



Скончался Юрий Алексеевич Трутнев — академик, ядерщик, один из тех советских великанов, что построили атомную бомбу и спасли Отечество от испепеления. В этот горький час вспоминаю день, когда меня свела судьба с академиком на ядерном полигоне в Семипалатинске, где он испытывал свой заряд.
Мне, единственному из советских писателей, было позволено присутствовать при испытании термоядерной бомбы на полигоне в Семипалатинске. Конечно, для художника это была уникальная возможность, и я сразу же отправился туда.

Спойлер
Перед тем, как я переступил черту этой закрытой зоны, со мной проводили инструкцию особисты, за мной по пятам следовал особист. И надо сказать, он меня настолько запугал, что я боялся там сказать лишнее слово или голову повернуть туда, куда не следует.
Помню, по дороге к месту испытания мы проезжали мимо кратера, оставленного в своё время подземным ядерным взрывом. Это была огромная воронка, по краям которой лежала чёрная лава — оплавленные камни, как чёрные стёкла. Внутри этого кратера скопилась вода, и образовалось восхитительное лазурное озеро дивной красоты и чистоты.
И вот я приехал к месту — к маленькой гостиничке, где жили обычные испытатели, дожидался того дня и часа, когда должно произойти испытание. Меня пригласили на ужин в столовую. За столом напротив меня сидело несколько молодых людей, другие были постарше. Мы ели. Я молчал, как каменный, мои визави тоже молчали. И наша трапеза происходила очень напряжённо, очень натянуто.
Вот настал день испытаний, и меня повезли к горе, к самому центру которой к тому времени шахтёры уже пробили огромную штольню. Мне показали это устройство, которое на вагонетках, на тележках завозилось в центр горы. Потом эту гору запечатали, замуровали, забетонировали, вывели из неё стальной хобот трубы. Испытание приближалось.
Километрах в четырёх или в пяти от этой заминированной горы стоял небольшой вагончик, где сидели испытатели, учёные, и там я увидел своего вчерашнего визави. Было лето, он был в рубашке с короткими рукавами, очень взволнованный, напряжённый, сосредоточенный. Вот начался обратный отсчёт времени: девять, восемь, семь... четыре, три, два, один!.. И грохнул страшный взрыв. Этот взрыв поднял на дыбы гору. Моментально прошла информация о результатах этого взрыва. Я почувствовал, что мне по ногам словно ударило страшным двутавром. Этот толчок несколько раз обошёл землю, был отмечен на всех сейсмостанциях мира, вернулся и ещё раз толкнул меня по ногам.
И тут я увидел, что мой вчерашний молчаливый, суровый визави ликует. Он хохочет, смеётся, мы кинулись друг другу в объятия, стали обниматься, ещё не зная друг друга. Мы были свидетелями огромного, небывалого успеха. И я запомнил это восторженное, восхищённое лицо победителя.
Через много лет судьба привела меня в Саров – закрытое, запертое на сто замков научное учреждение, в котором и создавалась эта мистическая ядерная бомба. И когда мне предложили выступить перед его научным коллективом, первым я увидел того самого человека, с котором мы и не познакомились, но обнимались на семипалатинском ядерном полигоне. Это был академик Юрий Алексеевич Трутнев. Мы опять обнялись.
Позже мы встречались с ним не раз в ядерном центре в Сарове, и я чувствую его крепкое тёплое рукопожатие. Слышу похожий на гулкие рокоты голос, вспоминаю застолье, где мы распивали с ним лёгкое вино и говорили о сокровенном.
Теперь я достаю из моих архивов одну из тех удивительных бесед, сделанных в Сарове.
***
Александр ПРОХАНОВ. Юрий Алексеевич, более двадцати лет назад мы встретились с вами на ядерном полигоне в Семипалатинске. Мы жили в одной гостинице, вместе завтракали, обедали, но не представились друг другу. Мне, писателю, допущенному на сверхсекретный полигон, спецслужбы рекомендовали не быть особенно говорливым и не расспрашивать о лишнем. И я выполнял эти разумные рекомендации.
Через день были полевые испытания, когда взрывали очередной атомный заряд. Прогремел ядерный взрыв, гора поднялась и рухнула на колени. И вы вышли из вагончика с сияющим, ликующим лицом, мы обнимались, а потом, празднуя успех, пили водку. Но опять не представились друг другу и расстались, чтобы, казалось, больше не встретиться.
Теперь мы знаем друг друга, находимся в этом замечательном ядерном центре, и я хочу спросить: чем был тот давнишний взрыв? Какой заряд вы тогда испытывали?
Юрий ТРУТНЕВ. В то время американцы, Александр Андреевич, выступили с так называемой стратегической оборонной инициативой — СОИ. Они объявили о разработке новых экзотических систем оружия. Таких как орбитальный лазер, способный сбивать баллистические ракеты. Или электромагнитная пушка, обладающая чудовищной пробивной способностью. И мы в Советском Союзе, естественно, рассматривали эти американские идеи: рассматривали их достоверность, раздумывали, стоит ли нам создавать наши аналоги.
Тот взрыв, при котором вы присутствовали, предполагал создание очень тонких технологий, целый взлёт технологического творчества, который был необходим для того, чтобы этот взрыв был обеспечен. И я очень волновался за один фрагмент этих испытаний. Я не знал, выдержит ли перед самым началом взрыва эта тонкая и очень дорогостоящая технология.
Я был в том фургоне, где размещались приборы, шёл обратный отсчёт времени, а кнопка ядерного взрыва находилась в соседнем фургоне, где сидел испытатель. Я поставил у открытых дверей моего фургона офицера и предупредил его: если я взмахну рукой, то кнопку не нажимайте, испытание отменяется. И вот смотрю на прибор, где бегут последние секунды, — этот поток цифр, моё волнение усиливается, приближается секунда пуска, моя технология выдерживает, и гремит взрыв! Когда грохнула гора, я выскочил со слезами на глазах, думаю: «Ну, получилось!»
Александр ПРОХАНОВ. Этот эксперимент, о котором вы говорите, привёл к созданию оружия? Он ушёл в реальное вооружение?
Юрий ТРУТНЕВ. Нет, он не ушёл в реальное вооружение, он не предполагал создание оружия. Это был эксперимент, и, осуществив его, мы получили то, что искали.
Этот эксперимент предполагал продолжение, но потом случился Чернобыль. Началась истерия по поводу ядерной энергетики и ядерного оружия, и был наложен мораторий на проведение ядерных испытаний, что не позволило осуществить второй эксперимент. И всё направление, задуманное нами, из-за этого захлебнулось.
Александр ПРОХАНОВ. Могли бы перечислить бомбы и заряды, которые вы сконструировали?
Юрий ТРУТНЕВ. Их всех и не вспомнить. После того, как мы вместе с Юрием Николаевичем Бабаевым сконструировали нашу первую крупную термоядерную бомбу, на свет сразу появилось ещё четыре изделия. Причём абсолютно разных по мощности и по калибру. Обычно и бывает так, что из первого, изначально полученного прообраза, истекает целая серия оригинальных результатов. Практически этот наш с Бабаевым успех и его последующее развитие заложили основу термоядерного вооружения Советского Союза.
За этим последовало появление целой серии зарядов, использовавших наше с Бабаевым открытие, и над этими зарядами работали другие специалисты. Но мы, естественно, присутствовали при этих работах, следили, поощряли их.
Александр ПРОХАНОВ. Всё это были разные заряды, разного назначения: для бомбардировщиков, для стратегических ракет, для подводных лодок, для надводных кораблей или мин?
Юрий ТРУТНЕВ. В те годы речь шла прежде всего об ответном термоядерном ударе, и этот ответный удар могло нанести термоядерное оружие. Но, конечно, заряды, которые я создавал, имели различное, в том числе и мирное, назначение. Эти термоядерные заряды могли быть использованы для создания искусственных водохранилищ или при геофизических исследованиях земли. Там, на Семипалатинском полигоне, вы, наверное, видели рукотворное озеро Чаган, наполненное синей водой. Оно получилось от подземного термоядерного «чистого» взрыва — без выделения вредных продуктов. В озере купались, ловили рыбу. Это тоже была веха, и подобных вех в дальнейшем было очень много.
При ядерном взрыве проявляются разные факторы: ударная волна, нейтроны, кванты, рентген. И, в принципе, можно создавать заряды специализированные, которые используют тот или иной поражающий фактор. Этим мы и занимались.
Александр ПРОХАНОВ. Юрий Алексеевич, когда создаётся обычное вооружение: самолёты, пушки, танки, артиллерийские снаряды, конструкторы получают от военных тактико-технические данные и пытаются вписаться в них, создавая образцы, удовлетворяющие требованиям и интересам военных. А у вас, у ядерных оружейников, тот же процесс?
Юрий ТРУТНЕВ. У нас, Александр Андреевич, всё всегда начиналось с теоретиков, с тех, кто понимал физику явлений, что происходили во время взрыва. И когда мы конструировали эти заряды, прежде всего нужно было добиться самого факта взрыва. Мы и не думали о параметрах носителя, куда должны были поместить эти заряды. Лишь бы взрыв состоялся.
Но в дальнейшем мы стали думать над тем, какой носитель подходит для того или иного нашего заряда. И ракетчики или лётчики особенно не придирались к нам со своими требованиями — лишь бы заряд, который мы сконструировали, поместился в этот носитель. Но теперь это время кончилось, и они начали предъявлять претензии, чтобы наш снаряд помещался то ли в бомбовом отсеке, то ли в головной части ракеты, то ли ещё где-нибудь. И нам приходилось, не нарушая физики, приноравливаться к их требованиям.
Я помню, мы ездили к Михаилу Кузьмичу Янгелю. Сколько мы там маялись с его боеголовками!
В сорок шестом году мы испытали заряд РД-6, и Сергей Павлович Королёв стал делать ракету Р-7 специально под наш заряд.
Ракетчики, получая наш заряд весом в несколько тонн, добивались того, чтобы он доставлялся с помощью ракет на определённую дальность. И тогда такой заряд, помещённый в эффективный носитель, становился настоящим стратегическим оружием.
Александр ПРОХАНОВ. Можно ли сказать, что деятели, которые создавали это оружие, в какой-то степени определяли характер войны, что велась с помощью этого оружия? Они определяли, какое оружие следовало применять по столицам, по промышленным районам, железнодорожным узлам или морским портам. Можно ли сказать, что те физики в какой-то степени были конструкторами этой войны?
Юрий ТРУТНЕВ. Были специальные военные институты, где думали над вопросами применения ядерного оружия, о носителях, с помощью которых это оружие доставлялось, о стратегических и тактических задачах морских, сухопутных.
Свойства наших зарядов были таковы, что мы объясняли военным возможности их применения и последствия, к которым приведёт применение. И эти объяснения ложились в основу предполагаемых военных действий.
Мы не только конструировали и создавали сами заряды, но стремились конструировать и боевые блоки, в которые эти заряды помещались. А когда у американцев появилась противоракетная оборона, особый вид вооружённой борьбы, то данной проблемой занимались и военные, и мы.
Конечно, мы создавали оружие, которое называют оружием сдерживания. Давайте говорить прямо: сдерживание сдерживанием, но если бы они нас хлопнули, то и мы бы их хлопнули. Пусть политики и журналисты называют его оружием сдерживания, но это также оружие и атаки, и смертельного удара по противнику. Так мы отстояли страну.
Александр ПРОХАНОВ. А как происходит творчество ядерных оружейников? Быть может, так же, как у художников, писателей: сначала возникает какое-то беспокойство, образ, какая-то мерцающая мечта. Потом это переходит в конкретный сюжет, в конкретную музыку, в конкретный ядерный проект. Быть может, это прозрение во сне?
Юрий ТРУТНЕВ. По-разному бывает, но это всегда результат непрерывного размышления над данной проблемой. Мы работали над созданием одного заряда — это был термоядерный заряд. Мы с Бабаевым его сконструировали, но он по своим размерам с трудом укладывался в головную часть ракеты. Мы всё время думали, как сделать этот заряд более компактным, более приемлемым. Задача всё время сидела у меня в мозгу. Понимание пришло утром, когда я был в ванной под душем: почему бы это не сделать именно так?
Пошёл к Бабаеву, мы вместе обсудили идею. Он её одобрил, мы написали техническое задание и отнесли нашим старшим руководителям. А они не верят, отвергают это, мол, так сделать невозможно. И Яков Зельдович не верит, говорит: только 40% вероятность, что у вас хоть что-нибудь получится.
Но случилось так, что эта идея, в конце концов, заменила всё. И она не имела альтернативы. Пошла в жизнь.
Теоретики, которые взялись за это дело и хотели то ли усовершенствовать нашу идею, то ли пойти другим путём, говорили мне: как бы мы ни хотели изменить направление идеи на лучшее, всё равно получалось по-трутневски.
Александр ПРОХАНОВ. По своей судьбе вы принадлежите к тому поколению отцов-основателей, которые создавали советский военно-ядерный проект, вы — часть этой интеллектуальной культуры, часть этого первого творческого этапа. Но когда отцы-основатели покинули проект, вы сами стали лидером, сами стали патриархом. Что это за среда, в которую вы тогда попали? Кто они, отцы-основатели советского ядерного оружия? Как они общались, как они делали это оружие? Каков был характер их отношений?
Юрий ТРУТНЕВ. Дело в том, что, когда мы приехали, у них уже сложилась своя собственная компания, своё сообщество. Они — люди одного возраста, коллеги. Для нас они были старики. Это времена, когда уже была взорвана первая бомба, что очень сильно сплотило их. Там были люди разных специальностей, потому что такой взрыв требует участия огромного количества специалистов. Конечно, мы, молодые учёные, прежде всего сблизились друг с другом.
Но наши руководители были демократичны (хотя я не люблю слово «демократичный», они были просто нормальные в общении люди) и обращались с нами как с равными. Мы могли прийти к ним с любым вопросом — с научным или житейским. Особенно к Андрею Сахарову и Давиду Франк-Каменецкому.
Мне повезло, потому что я работал в кабинете с Франк-Каменецким. Вначале я сидел в кабинете у Григория Гандельмана, но он всё время стоял над моей душой, смотрел, как я работаю, и твердил: «Мало, мало». И тут же начинал говорить по-итальянски. Мне это надоело. И когда он в очередной раз начал своё «мало, мало», я, попросту говоря, послал его, пошёл вон из кабинета, а он кричал мне вслед: «Останьтесь, останьтесь!»
Я пришёл в кабинет к Франк-Каменецкому и сказал: «Я не могу с ним работать, нет никакого взаимодействия». Франк-Каменецкий попросил меня принести стул к нему. Я перенёс стул к Франк-Каменецкому и решил там оставаться для нашей совместной работы. Помню, Гандельман вбежал в этот кабинет, закричал: «Вы забрали у меня работника, а мы в это время выполняем сверхважный государственный заказ!»
Франк-Каменецкий спокойно сказал: «Знаю я этот сверхважный государственный заказ. Харитон и Зельдович что-нибудь напишут, вот и весь ваш важный государственный заказ». С тех пор я работал с Франк-Каменецким в его кабинете.
Он был для меня настоящим, большим учителем. Я приехал из Ленинградского университета, где у нас даже не было курса газовой динамики. В первом томе учебника «Теоретическая физика» у Льва Ландау было несколько упоминаний о газовой динамике, но найти книгу Ландау было практически невозможно. В Ленинграде я держал в руках эту затрёпанную, замусоленную книгу, читанную-перечитанную, но не мог её приобрести. Потом довольно быстро появился труд Ландау уже большим тиражом. И тогда мы оставили английские книги и перешли к чтению этого труда.
Александр ПРОХАНОВ. А было ли ощущение в те годы какого-то особого режима, напряжения? Работа по ночам, вытряхивание всех внутренностей, сумасшедшая гонка вооружении...
Юрий ТРУТНЕВ. Никакого вытряхивания внутренностей я не чувствовал. Учились, работали, постепенно начали давать кое-какие идеи. Потом стали эти идеи обсчитывать.
Мне поручили исследовать и классифицировать отчёты наших крупных физиков, участвовавших на первых этапах в ядерном проекте. Эти великие физики с помощью простых дифференциальных уравнений показывали очень серьёзные и значительные вещи.
Работа над этим каталогом открыла мне множество замечательных методик, когда с помощью совершенно простых и очевидных уравнений открываются сложнейшие явления. Зельдович любил подобные вещи, он всегда стремился объяснять всё очень просто. В его замечательной книге, которую отругали трое академиков, "Высшая математика для начинающих", он практически на пальцах объяснил, как получить «критическую» массу.
Когда мы приходили к нашим старшим коллегам и занимались суждениями или обсчитыванием каких-нибудь проектов, разговаривали помимо этого о литературе, искусстве, философии.
Франк-Каменецкий в этом отношении был чрезвычайно осведомлённым человеком. Он великолепно знал искусство: живопись, поэзию. Я после разговора с ним ехал в Ленинград, шёл в музей и смотрел картины. Например, Клода Желле (Лоррена) "Утро в гавани". «Матросы гаваней Лоррена / Вы — собутыльники мои» — стихи Георгия Иванова. Это и стихотворение, и картина.
Он много говорил об импрессионистах и новейшем искусстве. И, конечно, это очень на меня влияло. Я гуманитарно образовывался с его помощью.
Когда учился в университете, у меня был товарищ, который воевал, был капитаном, страстно любил музыку. Дворянин, когда-то у его семьи была большая квартира, но от этой квартиры им осталась маленькая комната. И у него была масса музыкальных пластинок. Он мне их ставил, я слушал. Мы с ним ходили на концерты в филармонию. Помню один концерт, где исполняли сначала Моцарта, а потом Шестую симфонию Бетховена. Моцарта я прослушал легко, на большом подъёме, а в Шестой симфонии я ничего не понял.
Позднее мне пришло понимание Бетховена. Когда я утром уходил на работу, ставил пластинку с Шестой симфонией, и её начало вдохновляло меня. И, воодушевлённый, я шёл на работу. У меня возникало соответствующее — бетховенское — настроение. Музыку я любил, люблю и буду любить.
Александр ПРОХАНОВ. А эта пора была очень политизирована? В среде, в которой вы работали, царил политический либерализм или существовали ограничения, политические и идеологические доктрины, которые присутствовали в обычных гражданских учреждениях?
Юрий ТРУТНЕВ. В гражданских учреждениях я никогда не работал. Но мне везло, и я был окружён таким обществом, где мы говорили всегда обо всём. Мы слушали западные радиостанции, обсуждали эту информацию. Помню, читали книгу маркиза Астольфа де Кюстина, сравнивали описанную им Россию с нынешней.
Мы собирались компанией по какому-то взаимному увлечению, симпатии. Зубарев, Климов, Моралёв.
Александр ПРОХАНОВ. Вы встречались у кого-то дома?
Юрий ТРУТНЕВ. Да, ходили в гости. Но обычно к кому-нибудь одному. Когда здесь были Лаврентьев и Боголюбов, мы у них кучковались. Бывало, придём к Боголюбову, он залезет в шкаф и достанет бутылку коньяка.
Александр ПРОХАНОВ. Вы ведь дружили своим поколением, а к этим великанам не слишком-то близко подходили.
Юрий ТРУТНЕВ. С такими людьми, как Сахаров и Зельдович, большей частью я взаимодействовал на работе. С Сахаровым взаимодействовать на работе было — одно удовольствие. Мы говорили о физике, а потом разговор вдруг переходил на совершенно иные темы.
Александр ПРОХАНОВ. А как бы вы описали этих людей, ну, например, Харитона? Что это был за психологический тип?
Юрий ТРУТНЕВ. Это непростой вопрос. У человека очень сложная биография, большая ответственность. У меня такое впечатление, что он всё время ходил по краю.
Александр ПРОХАНОВ. В каком смысле: политическом, идеологическом?
Юрий ТРУТНЕВ. Не знаю, он производил впечатление внутренне постоянно настороженного человека. Он был очень осторожным, насколько я знаю. Но когда мы ехали куда-нибудь с ним в командировку, сидели в его купе, то разговоров на политические темы у нас не было. Разговаривали об искусстве, о литературе, играли в карты. Его жена очень любила играть в карты. Почему бы мне было не составить им компанию? Можно было поговорить, поспрашивать.
У меня с Харитоном какая вещь произошла: я заинтересовался вопросами ядерной физики ещё в школе. В то время литературы по ядерной физике никакой не было. В "Большой советской энциклопедии" вообще ничего нет кроме слова «атом».
В моей комнате висела таблица Менделеева. Я смотрел на таблицу — это был пятый или шестой класс — и задумался, стал подсчитывать количество изотопов у каждого из элементов. Оказалось, что наибольшее количество изотопов у олова. Но почему именно у олова наибольшее количество изотопов, я не знал.
Ещё до войны выходил журнал "Техника — молодёжи". Там писали, что атомная энергия — это энергия будущего. Пароход может пройти от Ленинграда до Нью-Йорка и обратно, не заправляясь. Игорь Курчатов и Георгий Флёров писали о делении урана. В газете, не помню, то ли "Правда", то ли "Известия", неожиданная заметка: "Уран-235". О том, что Зельдович и Харитон занимаются цепными реакциями, и это ляжет в основу будущей атомной энергетики.
Об этом уже говорили до войны, и шла в данном направлении большая работа. У меня такое ощущение, что, если бы не война, очень может быть, что мы первыми бы пришли к атомному реактору и первыми создали атомную бомбу. Не знаю, смогли бы мы это сделать с точки зрения технологии, но теоретически были готовы. Война сильно всё затормозила.
Я тогда собирал соответствующую литературу, и вдруг вижу — книжечка Юлия Харитона. Была какая-то научная конференция, а сборник по этой конференции составил Харитон. И когда здесь, в Сарове, познакомился с Харитоном, говорю: «Юлий Борисович, у меня есть ваша книга, одна из первых». Он изумился: «Юрий Алексеевич, я нигде не мог найти эту книгу». Я, конечно, ему отдал эту книжечку. Она сейчас лежит в его музее, и на ней есть надпись: «Трутнев», потому что я на каждую свою книжку ставил мою фамилию.
Александр ПРОХАНОВ. А что за человек Зельдович?
Юрий ТРУТНЕВ. Зельдович был очень умным человеком, подвижным и жизнелюбивым. Харитон его звал «Яшка — гений». По темпераменту Зельдович был абсолютно противоположным Харитону. Харитон очень редко повышал голос. Когда он сердился, то сжимал свои кулаки, постукивал ими по столу, ноздри его раздувались, и он громко сопел. Потом отходил, успокаивался, и дальше продолжалась нормальная работа. Главным его ругательством было слово «кабак». «У вас здесь такой кабак!» — восклицал он.
Зельдович был гораздо раскованней. Его избрали в академики. Назначили сборище в коттедже «генеральском», как он тогда назывался. Зельдович очень любил шутки, и иногда эти шутки были на грани. Конечно, он был интеллигентным человеком, но мог привести какой-нибудь едкий литературный пример, из которого всё становилось понятным.
И когда его избрали в академики, надо было как-то поздравить. И вот мы с моим соседом Рабиновичем стали размышлять, что подарить. Придумали, быстренько сделали эту штуку, упаковали, приходим в генеральский коттедж, а все уже за столом. Извиняемся, говорим, что задержались, потому что надо было сделать достойный подарок, вручаем ему, он кладёт пакет рядом с собой. А с ним сидел Давыденко, экспериментатор, тоже такой — свободный товарищ. Взял да и начал распечатывать этот пакет. Достаёт шапочку, на ней написано «Академия наук». А потом вдруг завопил: «Яшка, посмотри, что они тебе принесли!» Достаёт плавки с розочкой и надписью: «Действительный член».
Зельдович был страшно доволен и наградил нас бутылкой шампанского.
Александр ПРОХАНОВ. А Сахаров, что он был за персонаж? Как он выглядел в том кругу физиков, с учётом эволюции, которая потом у него случилась?
Юрий ТРУТНЕВ. В кругу физиков он был физик, был немногословен, много времени проводил на работе. В его кабинет часто приходили люди, потому что там было всегда интересно. Он на доске рисовал формулы, графики, там велись дискуссии, прежде всего — по поводу физических явлений. Один эпизод я хочу отметить, он касается лично меня.
Я работал с Франк-Каменецким, и меня с ним связывали очень душевные отношения. Он обо мне заботился, я заботился о нём, был к нему внимателен. Я не любил ходить ни к кому в дом и практически ни разу не был у Сахарова, кроме того случая, когда мы праздновали его сорокалетие. В доме у него вообще-то было довольно пустовато, и наши жёны накупили тарелки, вилки, ножи, всякую утварь, вино, водку, набрали весенних голубых цветов, их называют «сон-трава», и подарили ему двухтомник воспоминаний Шаляпина.
Должен сказать, у нас в Сарове за книгами собирались ночные очереди: мы знали, какие книги поступали в наши магазины, и занимали очереди, чтобы купить эти книги. У меня дома громадная библиотека, особенно я стремился покупать книги с памятниками литературы и прочитывал все эти томики.
Но я о другом. Ведь у наших «стариков», в их среде, были свои отношения. Отношения между Сахаровым и Харитоном, между Франк-Каменецким и Харитоном. Эти отношения были напряжённые. Чем это вызвано, я догадываюсь, но не стану об этом говорить.
Франк-Каменецкий был настоящий физик и настоящий классический учёный, а Зельдович был со всеми в хороших отношениях: и с Харитоном, и с Франк-Каменецким, и с Сахаровым.
Произошла такая вещь. Поехали мы как-то все вместе в Москву на конференцию в ФИАН, который располагался за Калужской заставой. А Калужская застава в ту пору кончалась полукруглым зданием, за которым шло поле. В этом поле одиноко стоял наш институт. Как говорили, это полукруглое здание спроектировал сам Берия.
Мы побывали на конференции, и вдруг ко мне подбегают мои друзья и говорят: «Ты слышал, Франк-Каменецкий уходит из нашего центра». Как уходит? Я поймал в вестибюле Франк-Каменецкого, он надевал пальто. Говорю: «Я слышал, вы от нас уезжаете?» Он говорит: «Да, хотите со мной?» Что мне было ответить? Я ведь работал уже много лет под его руководством, мы с ним сблизились. И отвечаю: «Я бы очень хотел с вами работать». Мне действительно страшно было терять такого учителя.
Приезжаю домой, в Саров. Вызывают меня к себе Зельдович с Сахаровым, говорят: «Юра (а я для них всегда был Юра), мы слышали, вы уезжаете вместе с Франк-Каменецким». Я — молчок. Говорят: «Не делайте этой глупости. Вы уже вошли в курс дела, у вас есть задатки, есть идеи».
Да какие у меня особенные идеи? Я слушал, слушал, потом нахально их спрашиваю: «А почему вы решили, что я собрался уезжать?»
«Ну, как же, Франк-Каменецкий говорит, что вы согласились с ним работать». «Нет, я не сказал, что хочу вместе с ним уезжать, я остаюсь. Я не хотел такому уважаемому мной человеку сказать нет».
Эти оба обрадовались моему ответу: «Очень хорошо, но теперь надо сделать так, чтобы не обидеть старика». Какой он старик? Сорок с лишним лет. А этим сколько было? Сахаров на пять лет был меня старше.
Короче говоря, Франк-Каменецкий уехал, а я остался и не жалею. Мне нравилась атмосфера, нравились люди. Даже когда случалась какая-то несправедливость по отношению ко мне, я спокойно её переносил. Я никогда не рвался ни на какие посты.
Александр ПРОХАНОВ. Я всё время думаю: в Сахарове была двойственность. С одной стороны, он, несомненно, великий учёный, творец советского ядерного оружия, страна обязана ему очень многим. С другой стороны, в нём произошла какая-то эволюция, изменилось мировоззрение. И этим он перечеркнул свою роль. Он стал играть новую социальную роль с его новыми либеральными концепциями, развил её. Как это произошло? Это было заметно? Вы могли почувствовать в нём эту эволюцию?
Юрий ТРУТНЕВ. Мне не хочется говорить об этом, но у меня есть своя интерпретация того, что произошло с Сахаровым. Эта интерпретация подтверждалась некоторыми последующими его действиями. Видите ли, все имели три звезды (Героя Социалистического Труда), а он — две. Быть может, об этом нехорошо говорить, но у меня мелькала мысль, что ему очень хочется получить третью звезду.
Помню, я пришёл к нему и сказал: «Андрей Дмитриевич, давайте сделаем бомбу мощностью в сто мегатонн». После сорок девятого года, после нашего первого взрыва, нам было ясно, как её сделать. Он страшно загорелся и начал действовать в верхах. Нас было четверо: Адамский, Бабаев, Смирнов и я, Трутнев. К этой работе подключался и Сахаров. А потом появились так называемые его воспоминания. Почему «так называемые»? Потому что время, которое касалось его пребывания здесь, у нас, было описано в этих воспоминаниях неверно. Такое ощущение, что не он писал эти воспоминания. Убейте меня — не он писал. Он ни словом не упомянул о Бабаеве. Лишь в одном месте мельком упомянул Трутнева. А ведь мы с Бабаевым руководили всем этим процессом. Сахаров всё время присутствовал около нас. Он в этих воспоминаниях даже не те фамилии назвал.
Я поделился своими впечатлениями с Рабиновичем: «Евсей, как ты относишься к этим воспоминаниям?» Он сказал: «Это просто путаница, ничего подобного не было».
Мы работали с Бабаевым, а Адамский был молодой и не так близко подходил к проекту.
Александр ПРОХАНОВ. А не связано ли такое поведение Сахарова с тем, что все физики чувствовали себя в то время особой расой?
Юрий ТРУТНЕВ. Я думаю, что особой расой чувствовали себя те физики, которые занимались элементарными частицами, Вселенной и так далее. Ведь физиков, которые занимались тогда ядерными зарядами, было не так много.
Александр ПРОХАНОВ. Эйнштейн занимался проблемами мироздания. Ему потребовалось поднять проблемы этики, мировой политики, смысл человека на земле. Тогда у него возникли гуманитарные концепции. То же и у Оппенгеймера. Может, Сахаров просто копировал их, может, он достиг как учёный такого уровня, когда необходимо было заняться идеологией, политикой?
Юрий ТРУТНЕВ. Вы посмотрите, как он выходил на общественную арену, как он продвигал свои идеи. С одной стороны, он говорил, что надо срочно прекращать испытания. А с другой стороны? У нас появилась бомба на двадцать мегатонн, и точно такая же бомба была у нашего коллеги, физика Льва Петровича Феоктистова. Сахаров занимался последствиями, которые произведут взрывы бомб: влияние на человеческую генетику, экологию. Говорил, что тысячи людей умрут через определённое время после испытания бомбы. У него была одна бомба, и другая бомба — у Феоктистова. Если уж ты так жалеешь людей, если ты такой человеколюб, то нужно уничтожить одну из бомб, и в первую очередь свою. А он поехал к нашему коллеге Феоктистову убеждать того не испытывать бомбу. «Не испытывай, ведь люди гибнут», — говорил он. Но свою бомбу он всё-таки испытал.
Такое впечатление, что Сахаров всё время хотел стать знаменитым. Он начал отходить от науки и заниматься, Бог знает чем. Например, спасением Байкала: собирал подписи, печатал статьи.
Однажды я встретил его. Он приветливо ко мне обращается: «Ну, как дела?» А я спросил: «Андрей Дмитриевич, а вы наукой занимаетесь?» Он отвечает: «Нет, времени не хватает». Я ему говорю: «А вам не надоело микроскопом гвозди заколачивать?» А он: «Эх, Юра, я попал в такое колесо, из которого не выскочишь». Я говорю: «Приезжайте к нам». Он: «Нет, я уже не могу».
В это время появилось много статей, направленных против семипалатинских испытаний, вопили во всю глотку, выводили на демонстрации детей. Нас с Харитоном это возмутило, потому что вопли о мучительных страстях, увечьях, раковых заболеваниях — всё это было ерундой. Говорю Харитону: «Юлий Борисович, давайте съездим к Сахарову, у меня заготовлено к нему три вопроса». Приехали. Он жил тогда на улице Чехова. Он вышел, выглядел очень усталым. Это было за несколько дней до его смерти. Он умер 12 декабря, а мы были десятого или девятого.
Ведётся спокойный разговор, и я задаю вопрос: «Андрей Дмитриевич, а можно ли сдавать ядерный заряд на вооружение без испытаний?» Он говорит: «Можно, если по расчётам». Я говорю: «Как же по расчётам? Вы забыли о самых сложных местах, которые мы просто не знаем». Он говорит: «Нет, можно по расчётам и моделям».
Задаю второй вопрос: «Как вы считаете, подземные взрывы опасны?» Он отвечает: «Нет, при соответствующих технологиях эти взрывы не опасны».
Третий вопрос: «Сейчас идёт спор: англичане, немцы, французы, американцы испытывают свои заряды, а мы нет. Как к этому относиться: правильно это или нет?» Он отвечает: «Да, это правильно, пусть они испытывают, а мы не должны испытывать». На этом разговор закончился.
Выходим мы с Харитоном, одеваемся, Харитон надел свою знаменитую шляпу, и, стоя в дверях, говорит Сахарову: «Андрей Дмитриевич, ваша позиция — это позиция игрока». Сахаров отшутился: «Да, я был в Ницце, играл». Мы распрощались и ушли.
Это была последняя встреча.
Александр ПРОХАНОВ. Спасибо большое, Юрий Алексеевич, за интересный разговор.
[свернуть]
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

tass.ru

"Трумэн не знал, как сообщить о бомбе Сталину". Отрывок из книги о бомбардировке Хиросимы





Спойлер
Несмотря на тягостные предчувствия, Трумэн все более отчетливо понимал: он должен сбросить бомбу. Манхэттенский проект дал ему оружие, способное положить войне конец. Какими бы тяжелыми ни были потери японцев, они упорно отказывались сдаваться. Они сами не оставляли ему выбора. Но этот факт не делал принятие решения менее мучительным. Из того, что президент записал в своем дневнике на следующий день, видно, насколько серьезно он осознавал всю важность своего выбора: "Мы изобрели самое ужасное оружие в истории. Возможно, это тот самый разрушительный огонь, предсказанный пророками еще в долине Евфрата, в скором времени после Ноя и его легендарного ковчега". Эти мысли не давали ему покоя долгими бессонными ночами.
На эту тему
Договор о нераспространении ядерного оружия:
И вот сегодняшним утром, 24 июля, сидя в своем кабинете на вилле, главнокомандующий приступил к рассмотрению оперативных соображений. Позднее Трумэн будет вспоминать:
"Это оружие должно было быть применено против Японии в промежутке между тем моментом и 10 августа. Я приказал военному министру, господину Стимсону, использовать его так, чтобы целями стали военные объекты, солдаты и моряки, но не женщины и дети. Даже если японцы — дикари, если они жестоки, безжалостны и фанатичны, мы, как ведущая мировая держава, не могли сбросить эту бомбу ни на старую, ни на новую их столицу (Киотои Токио)".
В 11:30 Черчилль и группа британских военных прибыли в столовую "Белого домика" на совещание начальников штабов США и Великобритании. Возможно, Трумэн еще продолжал сомневаться, но то, что он услышал, укрепило его решимость идти вперед.

Первым делом он обратился к генералу армии Джорджу Маршаллу. Президент спросил его, какие, по последним оценкам, понадобятся жертвы, чтобы победить японцев на их территории. Маршалл рассказал о только что завершенной кровавой битве за Окинаву, в которой американские войска убили более 100 тыс. японцев, причем ни один японец не сдался. 
Маршалл сказал, что мирные граждане также скорее предпочтут совершить самоубийство, чем попасть в плен. Подобная картина наблюдалась и в ходе бомбардировок японских городов. После того как Соединенные Штаты за одну ночь уничтожили в Токио более 100 тыс. человек, это, по словам Маршалла, "не возымело никакого эффекта. Да, бомбежки разрушают японские города, но на моральный дух японцев они, насколько мы можем судить, не влияют".
Маршалл сказал Трумэну, что необходимо "шокировать [японцев] действием". Одним из способов это сделать могло стать вторжение на главные японские острова. Такая операция, по словам Маршалла, будет стоить от 250 тыс. до 1 млн жизней американских солдат и приведет к таким же потерям со стороны японцев. Другие военные согласились в оценках с Маршаллом. Все настаивали на том, что нужно закончить войну к ноябрю 1946 года.
На эту тему
Десять неизвестных снимков атомной бомбардировки Хиросимы
Затем Трумэн спросил Стимсона, в каких городах размещены преимущественно военные производства. Министр прошелся по списку и назвал Хиросиму и Нагасаки. В этот момент Трумэн и сообщил собравшимся, что принял решение. Он использует атомную бомбу. Он "долго и тщательно" обдумывал вопрос, хотя ему и "не нравится это оружие".
Но, поскольку оно готово и находится в рабочем состоянии, он чувствует, что его применение становится неизбежным. Отказ от этого тоже имел бы свою цену. Чем ближе линия фронта подходила к основной территории японцев, тем более ожесточенно сражался враг. За три месяца, прошедшие с момента вступления Трумэна в должность, потери американцев на Тихом океане оказались лишь вдвое меньше, чем за три предыдущих года войны. Ни одно военное подразделение японцев не сдалось. Империя готовилась к вторжению, к самой кровопролитной из всех битв. 
Численность ее постоянной армии насчитывала более 2 млн человек, а все гражданские или уже получили оружие, или были обучены обращению с ним. Позднее Трумэн сказал:
— Мне пришло в голову, что четверть миллиона наших парней в расцвете сил стоят пары японских городов.
Итак, президент принял решение и должен был действовать. Необходимо было рассказать Сталину о Манхэттенском проекте и существовании нового сверхоружия. В 19:30, по окончании дневного заседания во дворце, Трумэн подошел к советской делегации и через русского переводчика обратился к Сталину. Он не стал просить о частной встрече и просто, "между делом", сообщил тому, что США обладают новым оружием необычайной разрушительной силы. Сказав это, Трумэн внутренне напрягся. Он не знал, как отреагирует Сталин. 
Рассердится ли он от того, что Соединенные Штаты реализовали такой крупный исследовательский и конструкторский проект и при этом годами держали его в секрете от своего союзника? Но Сталин ответил лишь, что рад слышать такую новость, и выразил надежду, что Соединенные Штаты "удачно используют это против японцев".
И все. Никаких вопросов о принципе действия оружия. Ни слова о том, что хорошо бы поделиться им с русскими. Американцы и британцы были шокированы. Американский переводчик даже усомнился в том, что сообщение было верно понято Сталиным. Затем Черчилль подошел к Трумэну и спросил:
— Ну, как прошло?
— Он не стал задавать вопросов, — ответил президент.
Но на самом деле Сталин был заинтересован. Просто он не был удивлен. Советы сами проводили исследования в этом направлении уже в течение трех лет. И они имели своего шпиона внутри Манхэттенского проекта. Ценную информацию Москве передавал Клаус Фукс, физик из Лос-Аламоса.
Фукс стал коммунистом много лет назад, после того как его семья подверглась преследованиям за высказывания против Третьего рейха. (Его отца отправили в концлагерь, а мать довели до самоубийства.) Он вступил в коммунистическую партию Германии, поскольку считал, что только коммунисты способны эффективно противостоять нацистам.
В конце концов Фукс бежал из Германии и получил в Англии докторскую степень по физике. В 1942 году он вместе с другими британскими учеными отправился в Нью-Йорк, чтобы работать над Манхэттенским проектом в Колумбийском университете. Там с ним и познакомился член коммунистической партии по имени Раймонд, который был агентом советской разведки.
В Лос-Аламосе Фукс начал работать в 1944 году. 2 июня 1945 года, за шесть недель до того, как Трумэн рассказал Сталину о сверхоружии, Фукс встретился с Раймондом в Санта-Фе. 
Сидя в своей машине, он достал из портфеля и передал конверт с секретными данными о "Толстяке", в том числе о его плутониевой начинке, взрывателе и электропроводке. Там же был и эскиз самой атомной бомбы. Несмотря на то что американские ученые радушно приняли Фукса в Лос-Аламосе, он оставался искренним приверженцем коммунизма и хранил верность Советскому Союзу, а не Соединенным Штатам.
При всем мнимом безразличии, которое Сталин проявил к сообщению Трумэна, один из членов российской делегации слышал, как той же ночью он обсуждал новость с Вячеславом Молотовым, министром иностранных дел. Молотов сказал, что пора "ускорить процесс" разработки советской бомбы. Впоследствии один видный историк подметит, что "гонка ядерных вооружений XX века началась во дворце Цецилиенхоф в 7:30 вечера 24 июля 1945 года".
"Боже, что мы наделали?"
За 43 секунды в свободном падении "Малыш" пролетел почти 9 км. Он взорвался на высоте 576 м над Хиросимой, примерно в 160 м к юго-востоку от моста Айой. В этот момент "Энола Гей" была уже в 10 км от точки сброса, удаляясь на предельной скорости, которую позволяли развить моторы.
На эту тему
Хиросима — город, который поборол ненависть и обрел мир в сердце
Однако до безопасной зоны было еще далеко. Тиббетс внутренне приготовился встретить ударную волну, прикидывая, выдержит ли ее самолет или это их последние мгновения? Сидя спиной к городу, он не мог видеть разрушения, но понимал, что они должны быть очень сильными. Он даже мог попробовать их на вкус: зубы начало ломить, а во рту появился свинцовый привкус. "Наверняка это радиация", — подумал он.
Со своего места в хвосте самолета Кэрон мог видеть ударную волну, которая приближалась со скоростью звука. Она выглядела как дрожащее марево над асфальтом в жаркий день. "Святой Моисей, вот и оно", — пронеслось в голове Кэрона.
— Полковник, она идет на нас, — только и успел сказать он в микрофон. Волна ударила по самолету в 14,5 км к востоку от Хиросимы. B-29 содрогнулся и заскрипел. Раздались крики экипажа. Казалось, "Энола Гей" развалится прямо сейчас. Скрежет металла напомнил Тиббетсу о зенитных обстрелах, когда снаряды рвались рядом с бомбардировщиком во время боевых вылетов над Европой и Северной Африкой. Парсонс подумал о том же самом.
— Зенитки! — закричал он, прежде чем понял, что это ударная волна. Льюис описал это так, словно "великан ударил по самолету телеграфным столбом".
Сильная тряска прекратилась так же быстро, как и началась. Из всего экипажа B-29 видеть причиненные разрушения мог один только Кэрон. Когда ударная волна прошла, он попытался словами обрисовать другим то, чему стал свидетелем, но не смог. Тиббетс повернул самолет так, чтобы город увидел каждый. Когда Хиросима, а точнее, то, что от нее осталось, предстала перед глазами членов экипажа, их охватили сложные чувства: смесь изумления и скорби.
Багряное грибовидное облако поднималось на высоту почти 14 км над разрушенным ландшафтом. Роберту Шумарду, помощнику бортинженера, показалось, что это души погибших воспаряют на небеса.
На эту тему
Как использовать ядерную бомбу в мирной жизни
Город внизу затянуло черным дымом. Ван Кирку это напомнило "котел с кипящим мазутом". Тиббетс увидел образ из "Ада" Данте: чад, "поднимавшийся снизу, как нечто кошмарное и живое". Из клубов дыма вырывалось пламя. Все вместе "бурлило, как раскаленная смола". Кэрон не мог оторвать взгляд от облака. Благодаря красноватой сердцевине оно "было похоже на лаву или патоку, залившую весь город".
Фереби, бомбардир, разглядел "обломки, которые кувыркались в облаке, — куски строений, превращенных в мусор и кипящую грязь". Ричарду Нельсону облако показалось "таким громадным и высоким", что оно грозило поглотить самолет.
Безер включил магнитофон. Необходимо было что-то сказать для отчета, но в тот момент никто не смог произнести ничего внятного. Все были потрясены. Магнитофон пришлось выключить. У Льюиса был настоящий шок. Только что он видел внизу оживленный город с лодчонками в узких каналах, с троллейбусами, спешащими по улицам, со школами и домами, фабриками и магазинами. Теперь все это было уничтожено.
Город исчез у него на глазах. Он превратился в "гигантскую мешанину из клубов дыма, обломков и пламени". Льюис попытался что-нибудь записать в свой блокнот для газеты, но все, что он смог, это нацарапать короткую фразу: "Боже, что мы наделали?"
[свернуть]
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

vpk-news.ru

Ядерная война в Арктике | Еженедельник «Военно-промышленный курьер»
Александр Широкорад
Цитировать


В 1954–1962 годах в Арктике прошла ядерная война. Нет, я вовсе не шучу! Начнем по порядку. Первый ядерный заряд у нас испытывали в районе Семипалатинска. Однако для проведения более масштабных испытаний потребовался новый полигон, достаточно удаленный от крупных населенных пунктов. 31 июля 1954 года вышло постановление Совмина СССР № 1559-699 о создании полигона на Новой Земле. Вновь организуемое строительство получило название «Спецстрой-700».
Первый ядерный взрыв на Новоземельном полигоне произведен утром 21 сентября 1955 года в губе Черная. Это был первый советский подводный ядерный взрыв. К этому времени американцы уже произвели два подводных ядерных взрыва в Тихом океане – в июле 1946-го и в мае 1955-го. Кроме того, США провели 44 взрыва в воздухе, 18 на земле и 2 под землей. Великобритания в октябре 1952 года провела надводный взрыв на острове Монте Белло, а на Семипалатинском полигоне было испытано 21 ядерное устройство.
Для проведения подводного взрыва БЧ ядерной торпеды Т-5 мощностью 3,5 килотонны была опущена со специально переоборудованного тральщика проекта 253-Л на глубину 12 метров. Естественно, что после взрыва тральщик разнесло вдребезги.
Эсминец «Реут» стоял метрах в трехстах от эпицентра. Он попал на край султана, подскочил и сразу же ушел на дно. С другой стороны подальше стоял «Куйбышев», который остался на плаву, получив серьезные повреждения.
7 сентября 1957 года на Новоземельном полигоне был устроен второй – наземный взрыв ЯУ вблизи губы Черной мощностью около 30 килотонн. Заряд взорвали на башне высотой 15 метров. Больше такие пробы на Новой Земле не устраивали. Остальные ядерные испытания проводились в «бомбовом» режиме, то есть с больших высот, при которых облако не соединялось с поверхностью земли, а являясь «высокотемпературным образованием», стремительно всплывало в атмосферу, откуда радиоактивные продукты, рассеиваясь по механизму глобального переноса, медленно попадали в атмосферу и на поверхность планеты. Это способствовало существенному снижению локального радиационного воздействия.
Цитата: undefined" 31 октября три бомбардировщика Ту-16 одновременно сбросили две термоядерные бомбы, а третий самолет выполнял функции дублера и лаборатории. Через два дня тройка Ту-16 сбросила еще две бомбы, а еще через день все три Ту-16 – одновременно по одной термоядерной бомбе "
24 сентября и 6 октября 1957 года впервые на Новой Земле были проведены воздушные ядерные взрывы. Обе бомбы сброшены с бомбардировщиков Ту-16. Первый взрыв был мощностью 1,6 мегатонны на высоте два километра, второй – мощностью 2,9 мегатонны.
10 октября 1957 года на Новоземельном полигоне в Черной губе была проведена повторная стрельба торпедой Т-5 с ядерной БЧ. В 10 часов подводная лодка С-144 проекта 613, находившаяся на перископной глубине, выпустила торпеду Т-5. Она шла со скоростью 40 узлов, взрыв произошел на глубине 35 метров. Благодаря усовершенствованию заряда мощность оказалась несколько выше, чем при испытании в 1955 году.
После взрыва (но не сразу) затонули эсминцы «Разъяренный» и «Грозный», подводные лодки С-20 и С-19, а также два тральщика. Ряд кораблей, в том числе эсминец «Гремящий», подлодка К-56 и другие, получили повреждения. Т-5 принял на вооружение, и она стала первым корабельным ядерным боеприпасом советского ВМФ.
Это были последние взрывы, которые производились до полного отселения жителей Новой Земли на материк. 27 июля 1957 года вышло постановление Совмина ССС № 742-438 о порядке отселения гражданского населения с островов Новая Земля в связи с подготовкой к проведению в 1958-м серии воздушных ядерных испытаний на северном острове архипелага. Но отселение жителей началось еще до принятия этого постановления. Еще в 1954–1957 годах многие служащие, геологи и охотники-промысловики уезжали на Большую землю сразу же после окончания контрактов.
На 1 сентября 1954 года на архипелаге Новая Земля постоянно проживали 363 человека, среди которых были 15 семей ненцев, а также русские, татары, армяне и хакасы. К ноябрю 1957 года с Новой Земли переселили 298 человек.
В следующем году число воздушных ядерных взрывов резко возросло. Так, в феврале-марте было взорвано пять бомб, а в сентябре-октябре – 19.
Самолет для супербомбы
Большинство бомб было сброшено с Ту-16, но в 1958 году впервые использовали бомбардировщик Ту-95А, с которого сбросили три изделия. От первых бомбардировщиков Ту-95 – носителей обычных авиабомб – он отличался термостабилизированным грузоотсеком, противолучевым термозащитным покрытием белого цвета нижней части фюзеляжа и светозащитными шторками в кабинах экипажа. На базе Ту-95М создали аналогичный носитель ядерных боеприпасов Ту-95А.
Ядерная война в Арктике
Еще осенью 1954 года создатели 100-мегатонной «супербомбы» академики Игорь Васильевич Курчатов и Юлий Борисович Харитон предлагали использовать в качестве ее носителя бомбардировщик Ту-95. Первоначально атомщики заявили о тактико-технических характеристиках бомбы весом 40 тонн, что было решительно отвергнуто Туполевым. Через некоторое время сошлись на весе 20 тонн. Новая термоядерная бомба получила кодовое название «Иван», а его носитель – Ту-95В. В первой половине 1955 года Туполевское КБ (ОКБ-156) получило весогабаритные характеристики «Ивана». Постановлением Совмина от 17 марта 1956 года ОКБ-156 обязывалось приступить к переоборудованию бомбардировщика Ту-95 в носитель ядерных бомб большой мощности. Эти работы велись с мая по сентябрь 1956-го, когда Ту-95В был принят заказчиком и передан для проведения летных испытаний. Они проводились до 1959 года, включая сброс макетов супербомбы, и прошли без особых замечаний.
Носитель был создан, но ее реальные испытания отложили по политическим соображениям: Хрущев собирался с визитом в США, и в холодной войне наступала пауза. Ту-95В перегнали на аэропорт в Узин, где он уже не числился в боевом составе, а использовался как учебный самолет.
Но в 1961 году с разгаром нового этапа холодной войны испытания супербомбы вновь стали актуальными. На Ту-95В срочно заменили все разъемы электроавтоматики сброса, сняли створки грузоотсека, так как реальная бомба по габаритам оказалась больше макета и не помещалась в грузовом отсеке. Вес бомбы без парашютной системы достигал 800 килограммов.
Идем на сброс
Бомба, имевшая еще одно название, – «Изделие 202», весила 26 тонн, длина составляла восемь метров, диаметр – два метра. Помимо прочего, система внутреннего обогрева бомбы потребляла от сети самолета ток 150-160 А.
«Изделие 202» не могло поместиться в бомбовом отсеке самолета. Конструктивное решение было найдено и реализовано в полунаружной подвеске изделия. При этом створки бомболюка доработали по форме корпуса бомбы с утоплением их внутрь фюзеляжа носителя. Специально разработанная бомбардировочная установка обеспечивала подъем изделия и закрепление его на трех синхронно управляемых замках.
Для «Ивана» потребовалась «хитрая» парашютная система, вес которой достигал 800 килограммов. Парашютная система должна была обеспечить снижение 26-тонной бомбы с высоты сбрасывания 10,5 километра до высоты взрыва четыре километра в течение около 200 секунд.
Задержка снижения бомбы с заданными параметрами теоретически обеспечивалась парашютной системой с общей тормозной площадью 1600 квадратных метров.
К концу сентября 1961 года Ту-95-202 (он же Ту-95В) перебазирован на Кольский полуостров – на аэродром Оленья. При подготовке к испытанию выполнен ряд подготовительных работ.
6 октября 1961 года состоялся испытательный полет на Ту-95-202 с термоядерным зарядом в корпусе «Изделия 202». Командир экипажа подполковник Андрей Егорович Дурновцев. В «Изделии» испытывался заряд большой мощности, но это была еще не супербомба.
Ядерная война в Арктике
Фото: dmdonskoy.ru
30 октября 1961 года в 9 часов 27 минут Ту-95-202 с уже реальным «Изделием 202» поднялся в воздух. В 11.30 с высоты 10 500 метров бомба сброшена по цели Д-2 в районе Маточкина Шара. Отделение от самолета произошло нормально, затем началось последовательное срабатывание каскада вытяжных парашютов: первый площадью 0,5 квадратного метра, потом второй – 5,5, затем одновременно три по 42 квадратных метра, которые извлекли основной парашют площадью 1600 «квадратов». Изделие начало плавно снижаться.
На 188-й секунде после отделения супербомбы от носителя остров Новая Земля был озарен длительным свечением небывалой яркости. По донесениям экипажей Ту-95-202 и сопровождавшего Ту-16, а также по записям регистрирующей аппаратуры, свечение это длилось 65–70 секунд, а самая яркая его часть – 25–30 секунд. Взрыв изделия произошел по команде от барометрических датчиков, как и планировалось, на высоте четыре тысячи метров над целью. В момент вспышки Ту-95-202 находился от цели на удалении 40, а Ту-16 – 55 километров. После окончания светового воздействия экипажи отключили на самолетах автопилоты и в ожидании прихода взрывной волны перешли на ручное управление. Первая настигла носитель на удалении 115, а самолет-дублер – 250 километров. Воздействие ударной волны на экипажи было достаточно ощутимым, но затруднений в пилотировании не вызвало.
Оба самолета благополучно приземлились на аэродром Оленья. Отказов в работе оборудования самолетов и существенных нарушений элементов конструкции не отмечено.
Согласно докладам летчиков облако взрыва грибовидной формы развивалось очень быстро. Примерно через 40 секунд после взрыва оно достигло высоты 25–30 километров. Затем стала преимущественно развиваться ножка «гриба». Облако очень долго сохраняло свою форму и достигло высоты 60–65 километров. Через 35 минут облако под воздействием ветра разорвалось и теперь имело два яруса: диаметр верхнего составлял 90–95, а нижнего – 70 километров. Диаметр ножки «гриба» – 26–28 километров.
Это облако было хорошо видно на расстоянии до 800 километров. Отмечено заметное влияние взрыва на северное сияние и прохождение радиоволн. Достаточно стабильная картина небесного сияния после взрыва нарушилась, появились хаотичность, внезапные пропадания и перемещения зон свечения. Радиосвязь с самолетами по всем каналам прервалась почти на 40 минут, что доставило большое беспокойство на КП аэродрома Оленья и полигона Новая Земля.
По оценкам, мощность взрыва 30 октября 1961 года составила от 50 до 75 мегатоннах. Во всяком случае Хрущев заявил о 50 мегатонн. Это была самая мощная в мире термоядерная бомба, взорванная в ХХ веке.
На вооружение 100-мегатонные бомбы не поступали. Дело, разумеется, было не в человеколюбии Хрущева. Просто специалисты убедили руководство, что гораздо эффективнее наносить удары бомбами меньшего калибра (от 1 до 20 мегатонн), но зато большим числом.
Успеть до запрета
Осенью 1961 года на Новой Земле состоялась небольшая «ядерная война». 31 октября три бомбардировщика Ту-16 одновременно сбросили две термоядерные бомбы, а третий самолет выполнял функции дублера и лаборатории. Через два дня тройка Ту-16 сбросила еще две бомбы, а через день, 4 октября все три Ту-16 отбомбились каждый по одной термоядерной бомбе. Точнее, почти одновременно. Интервал в 10 минут был необходим для перестроения: носитель занимал место головного в строю.
Всего в 1961 году на Новоземельском полигоне взорваны 23 ЯБ, сброшенные с бомбардировщиков Ту-16 и Ту-95. В том же году на Семипалатинском полигоне было взорвано 22 бомбы, сброшенные с бомбардировщиков Ту-16 и истребителя-бомбардировщика Су-7В.
20 октября 1961 года в ходе ученья «Радуга» с дизельной подводной лодки проекта 629 запущена баллистическая ракета Р-13 с ядерным зарядом. Взрыв был произведен на Новоземельном полигоне. Сразу после этого начались ученья «Коралл», в ходе которых производились взрывы ядерных боевых частей различных торпед. Стреляла дизельная подводная лодка проекта 641 (командир капитан 1-го ранга Николай Александрович Шумнов).
Ядерная война в Арктике
Фото: liveinternet.ru
К 1962 году в дальней авиации уже сформировали специальные подразделения на базе самолетов-носителей Ту-16, Ту-95 и 3М. В соответствии с решением командования ВВС, дальней авиации и руководства Министерства среднего машиностроения в целях приобретения навыков в условиях применения ядерного оружия к полетам в район Новоземельского полигона были привлечены экипажи самолетов строевых частей авиации дальнего действия. Во время воздушных ядерных испытаний такие полеты выполнили двенадцать экипажей: 20 сентября 1961 года – отряд самолетов-носителей Ту-95, 22 сентября – отряд самолетов-носителей Ту-16, 2 октября – два отряда самолетов-носителей 3М.
Воздушные ядерные испытания, проведенные на Новоземельском и Семипалатинском полигонах с августа по декабрь 1962 года, стали последними перед мораторием на проведение ядерных испытаний в трех средах. На Новоземельском полигоне в этот период провели 35 испытаний образцов термоядерного оружия. Бомбометание выполнялось с Ту-16, Ту-95 и 3М. Сезон 1962 года начался с испытания сверхмощного заряда разработки ВНИИЭФ. Заряд смонтировали в корпусе «Изделия 202» с парашютной системой, аналогичной примененной в испытаниях супербомбы. Была назначена группа в составе трех самолетов: Ту-95-202, лаборатория Ту-16 и дублер Ту-16.
5 августа 1962 года «Изделие» было сброшено с Ту-95-202 с высоты 10 500 метров с использованием радиолокационного прицела. Парашютная система и автоматика во время падения функционировали нормально. Взрыв произошел на расчетной высоте 3600 метров над целью. Мощность составила 21 мегатонну. Развитие облака взрыва, по наблюдениям экипажей, продолжалось около 25 минут, оно достигло высоты 20 километров, затем обрело размытую форму диаметром до 35 километров.
С августа до конца октября 1962 года было выполнено 22 воздушных ядерных испытания изделий разработки ВНИИЭФ и ВНИИТФ. Мощность взрывов составляла от 6 килотонн до 21 мегатонны. Бомбометание производилось с самолетов Ту-16, Ту-95-102 и М3 в корпусах изделий «6» и «202», оснащенных парашютными системами, обеспечивающими уход самолетов на безопасное расстояние от точки взрыва. В качестве самолетов-дублеров и самолетов-лабораторий использовались бомбардировщики Ту-16. В испытаниях 1962 года участвовали 30 экипажей дальней авиации. Все полеты закончились успешно. Тогда же впервые были проведены летно-тактические учения двух тяжелых бомбардировочных полков с практическим применением находящихся на вооружении ВВС термоядерных авиабомб.
Самолеты Ту-16, участвовавшие в этих учениях, были серийными, выпуска 1955–1956 годов. Первое летно-тактическое учение прошло 15 сентября 1962 года в составе 24 экипажей на самолетах Ту-16, второе – 16 сентября в том же составе. В этих полетах в общем строю, кроме самолетов дальней авиации, находились еще по три самолета-лаборатории Ту-16 с летчиками-испытателями 71-го полигона ВВС.
В соответствии с заданием бомбометание проводилось по цели на острове Новая Земля с высоты 11 500 метров. Полеты прошли в строгом соответствии с планом учений. По результатам самолетных и наземных измерений было установлено, что мощность взрыва в обоих случаях соответствовала основным техническим характеристикам.
С 1 января 1963 года вступал в силу мораторий о запрещении испытаний в трех средах – в атмосфере, в космосе и под водой, а в марте 1963 года подписано международное соглашение о прекращении таких испытаний. Поэтому в конце 1962-го обе сверхдержавы торопились с проведением последних ядерных проб в атмосфере.
С 18 по 25 декабря на Новой Земле испытали одиннадцать изделий мощностью от нескольких килотонн до нескольких мегатонн: 18 декабря – два изделия в одном полете, 20 и 22 декабря – по одному изделию в каждом полете, 23 декабря – три изделия в одном полете, 24 и 25 декабря – по два изделия в одном полете.
Все испытания проводились с привлечением Ту-16, и лишь однажды в качестве носителя использовали Ту-95-202. Полеты выполнялись в строю из трех самолетов, ведущим был носитель, выполнявший бомбометание. После сбрасывания первого изделия и выполнения измерений полет продолжался по намеченному маршруту с перестроением для занятия места ведущего самолетом-носителем, выполнявшим очередное бомбометание. Второе и третье сбрасывание выполнялось с интервалом 10 минут, необходимых для перестроения и подготовки самолетных измерительных комплексов к повторному включению. Ядерные взрывы 25 декабря 1962 года стали последними советскими испытаниями в атмосфере.
Уходим под землю
Однако на этом история Новоземельского атомного полигона «Объект-700» не закончилась. 18 сентября 1964 года на площадке Маточкин Шар в штольне «Г» на глубине около 130 метров взорван ядерный заряд мощностью две килотонны. Это было первое подземное испытание на Новой Земле. Самый мощный одиночный подземный ядерный взрыв на архипелаге в 3,6 мегатонны произвели 12 марта 1973 года. 21 октября 1967-го в штольнях «А-5» и «А-6» провели первый на Новой Земле групповой ядерный взрыв.
Максимальное число ядерных зарядов в групповом взрыве было восемь (13 августа 1975 года).
12 сентября 1973 года на полигоне провели самые масштабные в СССР подземные испытания. Общая мощность четырех зарядов, синхронно взорванных внутри горы Черная, составила 4,2 мегатонны. В результате 80 миллионов кубометров горной породы сошли вниз лавиной и заблокировали вход в долину и два ледниковых ручья – получилось озеро длиной два километра.
Самая крупная авария случилась на полигоне 14 октября 1969 года. Через час после очередного подземного взрыва через разлом в грунте на поверхность вырвалась струя радиоактивного газа и пара. Уровень гамма-излучения подскочил до нескольких сотен рентген в час. В течение следующего часа под ним находилась большая часть персонала, обслуживавшего испытание. Плана действий в чрезвычайных ситуациях не было. 344 человека пострадали от высокого уровня радиации.
Последнее ядерное испытание на Новой Земле состоялось 24 октября 1990 года в шахте на глубине 600 метров. Было одновременно взорвано восемь зарядов мощностью по 70 килотонн каждый.
«Партнеры» тоже не дремали
США в 1965–1971 годах произвели три подземных ядерных взрыва на острове Амчитка (Алеутские острова).
6 ноября 1971 года там был приведен в действие 5-мегатонный термоядерный заряд Cannikin – самый мощный за всю историю подземных взрывов. Последствием стало землетрясение в 6,8 балла по шкале Рихтера, вызвавшее поднятие грунта на высоту около пяти метров, крупные обвалы на береговой линии и сдвиги пластов земли по всему острову площадью 308,6 квадратного километра.
Согласно обзору University of Alaska Fairbanks после испытания Cannikin в Беринговом море погибло более двух тысяч тюленей. Причем не от радиации, а от гидродинамического удара в воде. Жаль, что эти данные до сих пор засекречены. Для сравнения: корпус современной подводной лодки не выдерживает взрыва в две килотонны на дистанции 800 метров.
Результаты анализа проб воды, отобранных с 1967 по 1973 год в Баренцевом море, показывают снижение удельной активности стронция-90 и цезия-137 после прекращения воздушных взрывов на Новой Земле от 0,02 до 0,01 Бк/л. Исследование радиоактивности Баренцева и Карского морей, которому была посвящена экспедиция 1982 года, показало, что средняя величина концентрации цезия-137 в Баренцевом море повысилась до 0,04 Бк/л, а в Карском море осталась на уровне 0,01 Бк/л.
Новое увеличение концентрации радионуклидов в Баренцевом море объяснялось сбросами в море отходов атомных предприятий в Англии, вырабатывающих оружейный плутоний. Особенно отличился завод в Селлафилде. А течение заносит эти отходы в Баренцево море.
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

Бертикъ

Весьма познавательно.
Только небольшое замешательство вызывает фото алмазной трубки "Мирный"))))
Как много мы знаем, и как мало мы понимаем. © А.Эйнштейн

Олег

Операция К  : СССР взорвал два ядерных заряда в космосе 60 лет назад

АниКей

Космические полёты Китая - ChinaSpaceFlight
Космические полёты Китая - ChinaSpaceFlight
вчера в 23:44


🇨🇳【Видео】ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ КОСМОНАВТИКИ КНР❗

55 лет назад, 27-го октября 1966 года в 9 часов утра, Китай провел на своей территории испытание баллистической ракеты "Дунфэн-2А" / Dongfeng-2A с ядерным зарядом мощностью 12 кт. Спустя 9 минут 14 секунд после старта ракеты с базы Шуанчэнцзы ядерная боеголовка взорвалась на высоте 569 метров над установленной целью.

Успешное испытание заложило прочную основу в разработке ядерного оружия КНР. Это единственное в мире испытание пуска ракеты с ядерным боевым зарядом на собственной территории страны. Взрыв был произведен на полигоне Лоб-Нор в уезде Малань на расстоянии 894 километров от места старта баллистической ракеты.

После США, СССР, Великобритании и Франции - Китай стал пятой страной в мире, которая может запускать ядерные боевые изделия с помощью собственных баллистических ракет. В тот же день информационное агенство «Жэньминь жибао» опубликовала информацию и сообщение было передано всему миру.

【揭秘!两弹结合试验!】1966年10月27日,中国在本国国土进行的导弹与核弹头结合的发射试验。这次两弹结合的试验成功,为我国核武器的实战化打下了坚实基础,取得了核弹头研制定型的完整经验。同时,这是世界上首次也是唯一一次在本国国土上进行的核导弹发射试验。

http://zhuanti.spacechina.com/n1449297/n1449403/c1456..

#Китай #космодром #космонавтика #армия #space #космос #НОАК

1966年10月27日【揭秘!两弹结合试验!】
142 просмотра
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

cross-track

ЦитироватьПодтверждение происхождения кубиков урана от провалившейся ядерной программы нацистской Германии
https://www.eurekalert.org/news-releases/924475

АТЛАНТА, 24 августа 2021 г. - Во время Второй мировой войны нацистская Германия и США стремились разработать ядерные технологии. Прежде чем Германия смогла добиться успеха, союзные войска сорвали программу и конфисковали несколько кубиков урана, лежащих в ее основе. Конечная судьба большей части этого урана неизвестна, но несколько кубиков, которые, как считается, связаны с программой, находятся в США и Европе. Сегодня ученые сообщают о первых результатах разработки новых методов, подтверждающих их происхождение. Эти методы также могут помочь в расследовании незаконного оборота ядерных материалов.
Не все у нас еще хорошо, кое-что - просто замечательно!

АниКей

Цитировать
РОГОЗИН

@Rogozin

https://youtu.be/1D-e_Yplb3k Этому моему авторскому фильму, посвященному нашей атомной промышленности, уже 5 лет, но вся изложенная в нем информация, кроме должностей отдельных действующих лиц, сохранила свою актуальность и просто очень интересна.




youtube.com
Атом. Цепная реакция успеха. Авторский фильм Дмитрия Рогозина 2016 г.
Атом. Цепная реакции успеха. Авторский фильм Дмитрия Рогозина. Производство студии "Мультимедиацентр" 2016 г.
9:04 AM · 5 нояб. 2021 г.·Twitter for Android

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

И еще про последний день Янгеля (из НВО от 06.11.2021)
https://nvo.ng.ru/realty/2021-10-28/11_1164_yangel.html

25 октября 1971 года, Миуссы
Людмила сидела у телефонного аппарата. Родители с утра поехали в министерство. Дочери предстояло отвечать на звонки, сообщать, куда и когда приезжать: 25 октября 1971 года отцу исполнялось 60 лет.
После десятка звонков этот был странным, пугающим. Мужчина просил Люду срочно приехать на Миусскую: отцу плохо.
Когда она влетела в зал, отец лежал на диване, вокруг стояли ошеломленные гости. Врач шепнул: «Он только что скончался». Она схватила руку – та была теплой и вроде прощупывался пульс. «Что же вы говорите?! Ведь бьется!» – «Девочка, это твой собственный пульс отдается в неподвижной руке. Папа уже минут десять ничего не чувствует».
В своем архиве храню приглашение отцу на товарищеский ужин в ресторане «Украина». Послание от юбилейной комиссии с жутко пророческой формулировкой «...исполняется 60 лет со дня рождения». Потому что «со дня рождения» пишут и говорят про того, кого нет в живых. Так и случилось: в разгар поздравлений – последний из череды инфарктов...
Слишком высокую ответственность брал на себя. Слишком тяжелым грузом к наградам прилагались стрессы и приступы. Слишком велико было напряжение – в Кремле, на полигоне, в цехах.
Ему было непросто отстаивать свои воззрения. Ему откровенно завидовали: исчезали плакаты для показа руководству СССР, наметки для выступлений. А он вопреки многому предрек реформу отрасли – со специализацией и сотрудничеством. Но...
1. Поддерживаю ВКС, Армию и Флот России!
2.  Создание КРК Ангара -доказывает, что Россия  способна на многое.

АниКей

kommersant.ru

Андрею Сахарову подыскали место
Александр Воронов
Памятник ученому и диссиденту появится у здания президиума РАН

Комиссия по монументальному искусству при Мосгордуме одобрила установку памятника нобелевскому лауреату Андрею Сахарову в сквере у Нескучного сада и здания президиума Российской академии наук (РАН). Ранее против этой площадки, считая ее «недостаточно публичной», выступал президиум РАН. Глава академии Александр Сергеев предлагал установить памятник на проспекте Сахарова в центре Москвы. Идею установки монумента Андрею Сахарову в Москве ранее одобрял президент Владимир Путин. В думской комиссии дали понять, что итоговый результат «устроил всех».
Спойлер
Решение об установке памятника Андрею Сахарову в сквере между Нескучным садом и зданием президиума РАН на Ленинском проспекте было принято в пятницу на заседании комиссии по монументальному искусству при Мосгордуме 11-ю голосами «за» (еще два члена комиссии проголосовали «против»). Идея установки монумента выдающемуся физику и диссиденту Андрею Сахарову обсуждается с 2019 года, когда Владимир Путин распорядился организовать торжественные мероприятия, посвященные столетию нобелевского лауреата. В декабре 2020 года президент РФ заверил членов СПЧ, что «согласен» с необходимостью установки памятника «выдающемуся соотечественнику».
Столетие Андрея Сахарова отмечалось в прошлом году на официальном уровне. В мае 2021 года, накануне юбилея, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков был вынужден констатировать: «Действительно, памятника нет». Правда, на следующий день после этого заявления глава СПЧ Валерий Фадеев заверил, что вопрос с установкой монумента политически решен: «Москва должна выбрать место, организовать архитектурный и художественный конкурс».
Господин Фадеев говорил, что созданный в 2019 году по распоряжению главы государства «юбилейный» оргкомитет предложил три места установки памятника. Сопредседатель оргкомитета экс-сенатор Владимир Лукин заверял, что список из трех позиций был передан в мэрию еще в июне 2020 года. Речь, в частности, шла о сквере на Сухаревской площади (напротив института Склифосовского), о площадке на пересечении проспекта Сахарова и Бульварного кольца, а также об участке у Физического института академии наук (ФИАН) на Ленинском проспекте.
В январе 2022 года президент РАН Александр Сергеев направил в столичную мэрию предложение установить памятник Андрею Сахарову на проспекте его имени в центре Москвы. Место под монумент у Нескучного сада (его предложили чиновники) в РАН сочли «недостаточно публичным с учетом широкого интереса различных общественных групп к личности Андрея Сахарова». При этом Александр Сергеев ссылался на пожелания Владимира Путина, которыми, по мнению главы РАН, объяснялась целесообразность размещения памятника именно на проспекте Сахарова. В свою очередь, в оргкомитете по подготовке юбилея Андрея Сахарова назвали письмо главы РАН «недоразумением», сказав, что «недостаточно публичное» место ранее одобрила внучка нобелевского лауреата Марина Либерман-Сахарова и сам господин Сергеев.
Глава комиссии при Мосгордуме по монументальному искусству Игорь Воскресенский сказал «Ъ», что в ходе заседания комиссии 11 февраля обсуждались все вышеперечисленные площадки под памятник. Но инициаторы этой идеи из «юбилейного» оргкомитета «смогли с коллегами найти приемлемое для всех решение», добавил господин Воскресенский.
«Сказали, что это (площадка между Нескучным садом и зданием президиума РАН.— "Ъ") достаточно величественное и красивое место. Противников не было»,— сообщил Игорь Воскресенский.
Два вице-президента РАН, к которым обратился "Ъ", отказались комментировать тему с памятником Андрею Сахарову, попросив не упоминать их имен в СМИ.
[свернуть]
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей


naked-science.ru

Бомба для Гитлера: кто отнял у нацистов ядерное оружие?
Александр Березин


На Западе утверждают, что весной 1943 года британские десантники и разведчики сорвали работу нацистской Германии над ядерной бомбой. Похожая версия приводится в известном советском фильме «Семнадцать мгновений весны» — только, конечно, там все сделали советские разведчики. Немецкие атомщики после войны предложили свой вариант истории: в нем все остановил именно их саботаж. На деле никто из них не преуспел. Гитлер остался без бомбы совсем по другой, намного менее благовидной причине. Naked Science разбирается, как это получилось и почему первая научная держава своего времени не сумела стать ядерной.
Спойлер
Британская версия событий: операция «Новичок»
На Западе популярны целые книги, описывающие, как именно действия союзников лишили Третий рейх шансов на ядерную бомбу. Ключевая линия повествования там такая: для получения бомбы Гитлеру нужна была тяжелая вода (такая, где вместо обычного водорода тяжелый — дейтерий). 
Восемнадцатого октября 1942 года англичане сбросили четырех диверсантов передовой группы в районе норвежской фабрики по производству тяжелой воды (операция «Шотландская куропатка», традиционно ошибочно переводится как «Тетерев»). Туда же 19 ноября того же года на планерах должны были высадиться 34 диверсанта-англичанина из SAS (операция «Новичок», традиционно ошибочно переводится как «Незнакомец»). 
В ходе операции «Новичок» диверсанты обошли ведущий к фабрике мост по ущелью и поднялись к фабрике по горному склону, где немцы несколько безалаберно не выставили никакой охраны / ©Wikimedia Commons
В ходе операции «Новичок» диверсанты обошли ведущий к фабрике мост по ущелью и поднялись к фабрике по горному склону, где немцы несколько безалаберно не выставили никакой охраны / ©Wikimedia Commons
Два четырехмоторных самолета-буксира тащили два планера Airspeed AS.51 Horsa, где и размещались десантники. Один буксир потерял планер (обрыв троса) не там, где нужно было высадиться. Трое сасовцев погибли, остальных 14 немцы вскоре переловили, допросили и расстреляли. Второй самолет-буксир снизился, чтобы поискать первый планер, и в итоге угодил в скалу: погибли все, и экипаж, и десантники. 
В феврале 1943 года туда сбросили еще шестерых (теперь норвежцев), в итоге удалось взорвать электролизное оборудование норвежской фабрики. Это в англо-американской историографии как раз и считают серьезным ударом по немецкой атомной программе. 
Однако следует напомнить: уже к апрелю 1943 года фабрику восстановили. Да, с ноября 1943 года ее начали бомбить американцы. В феврале 1944 немцы решили бросить завод, вывезя запасы тяжелой воды в Германию, но один из диверсантов-норвежцев смог взорвать судно, которое ее везло. Погибли 14 гражданских норвежцев и четыре немецких солдата.
Британские парашютисты и элементы норвежской установки по получению тяжелой воды, которую они минировали. Современная музейная реконструкция / ©Wikimedia Commons
Британские парашютисты и элементы норвежской установки по получению тяжелой воды, которую они минировали. Современная музейная реконструкция / ©Wikimedia Commons
Было ли хотя бы это успехом? Нет. Изучение документов в XXI веке показало, что на борту потопленного судна было всего 500 килограммов тяжелой воды, а немцам для реактора (достаточного для создания бомбы) надо было пять тонн. 
В целом вся эта история звучит очень героически: десанты, взрывы. Прямо-таки бондиана, пусть и без решающего результата. Но она же вызывает и некоторые вопросы. 
Паром D/F Hydro, на борту которого везли тяжелую воду. Подрыв британских диверсантов отправил его на дно местного озера, оборвав жизни 14 местных жителей. В честь этого события в 1948 году был снят целый документально-драматический фильм «Битва за тяжелую воду». Съемки шли в Норвегии, многие из актеров были реальными участниками событий и играли самих себя / ©Wikimedia Commons
Паром D/F Hydro, на борту которого везли тяжелую воду. Подрыв британских диверсантов отправил его на дно местного озера, оборвав жизни 14 местных жителей. В честь этого события в 1948 году был снят целый документально-драматический фильм «Битва за тяжелую воду». Съемки шли в Норвегии, многие из актеров были реальными участниками событий и играли самих себя / ©Wikimedia Commons
Во-первых: почему тяжелая вода для ядерного оружия была нужна Рейху, но не СССР и США, создававшим свои ядерные силы без опоры на нее? Во-вторых, действительно ли немцы всерьез базировали атомный проект на мощностях такой суперпромышленной державы, как... Норвегия? 
Да, норвежцы производили тяжелую воду как «отходы» при производстве аммиака. Однако немцы, бесспорно, располагали энергетическими возможностями большими, чем норвежцы. Если бы они действительно хотели этого, то нарабатывали бы тяжелую воду у себя в стране. Так почему это не было сделано?
Немецкая (послевоенная) версия событий: мы все были антигитлеровцами
У победы всегда много отцов, и лишь поражение — сирота. К тому факту, что Гитлер не получил бомбу, как к «победе», желали «приобщиться» многие. Не только западные разведки рассказывали о том, как «Алсос» сорвал немцам ядерный проект: сами немецкие ученые сразу после войны пытались делать вид, что как могли «сопротивлялись режиму». 
Желающие понаблюдать за соответствующей словесной эквилибристикой того же Гейзенберга могут сделать это здесь. В основном она сводится к тому, что немецкие физики якобы лишь имитировали работу над реактором для наработки плутония, а на самом деле ее замедляли, будучи фактически саботажниками.
Вернер Гейзенберг, 1940 год, начало работ над немецким ядерным проектом. В 1932 году, в возрасте 31 года, он получил Нобелевскую премию по физике / ©Wikimedia Commons
Вернер Гейзенберг, 1940 год, начало работ над немецким ядерным проектом. В 1932 году, в возрасте 31 года, он получил Нобелевскую премию по физике / ©Wikimedia Commons
Как к этому относиться? Так же, как к послевоенным заявлениям немецких генералов, что «Гитлер мешал им выиграть войну». Когда люди, которые до прямого вмешательства Гитлера даже Париж взять не могли, рассказывают, что они-то были ого-го, но Гитлер помешал, они пытаются выгородить себя. Когда немецкие физики после войны делали вид, что «саботировали» создание бомбы, их мотивы очень похожи. 
На деле в 1941-1942 годах Гейзенберг и его помощники провели ряд экспериментов, которые показывают: они абсолютно серьезно пытались создать реактор для наработки плутония. В опытах L-III (конец 1941 года) и L-IV (июнь 1942 года), они использовали металлический уран в виде порошка (топливо) и тяжелую воду (замедлитель), чтобы попытаться запустить самоподдерживающуюся цепную реакцию в сферических реакторах (на иллюстрации).
Схема немецкого экспериментального реактора L-IV, справа его фото  / ©Cameron Reed
Схема немецкого экспериментального реактора L-IV, справа его фото  / ©Cameron Reed
Причем в эксперименте L-III порошок металлического урана загорелся, подвергнув опасности жизнь экспериментаторов. А в опыте L-IV, где было уже 750 килограммов металлического урана и 150 килограммов тяжелой воды,возгорание было куда более масштабным. Некоторые источники даже описывают его как взрыв водорода, выделившегося из перегретой воды бассейна, в который был погружен экспериментальный реактор L-IV. Это утверждение очень сомнительно (ниже мы покажем, почему), но сам факт крупной аварии на реакторе L-IV, безусловно, нельзя отрицать. Точно известно, что Гейзенберг и его ближайший помощник тогда чудом избежали гибели, а шесть человек пришлось лечить от ожогов.
Назовем вещи своими именами: никто не будет рисковать жизнью ради имитации бурной деятельности. Если уж вы желаете показать «объективные трудности», то это надо делать принципиально иначе. Например, дать урану начать гореть тогда, когда лично вас и ваших помощников рядом с экспериментальным реактором не будет. Благо технически это не так-то и сложно.
Может быть, это были русские?
[свернуть]
....
...
...

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

Спойлер
Чтобы быть объективными, рассмотрим и «русскую версию» провала немецкой ядерной программы. Хорошо известно, что в принципе СССР через разведорганы эффективно влиял на политику западных стран, в частности втянув США во Вторую мировую войну в ходе операции «Снег». Все три ключевых физика «Манхэттенского проекта» также работали с советской разведкой. 
Наконец, известно, что советская разведка задолго до войны специально посылала людей учиться в Массачусетский технологический институт и некоторые другие вузы, чтобы в дальнейшем использовать их по линии научно-технической разведки (недостаточно подкованным в таких вопросах кадрам бывает сложно работать по этому профилю).
На первый взгляд некоторые основания для подозрений о советской «антиатомной» работе в Германии есть. Известно, что ряд немецких военнопленных Первой мировой были завербованы ЧК перед их возвращением в Германию. Известно, что в русском плену побывал не только Мартин Борман, но и Вальтер Боте.Только, в отличие от Бормана, Боте приехал из плена, свободно говоря по-русски и прихватив русскую невесту (то ли Барбару Белов, то ли Варвару Белову — точных сведений о ней практически нет).
Вальтер Боте, лауреат Нобелевской премии по физике 1954 года / ©Wikimedia Commons
Вальтер Боте, лауреат Нобелевской премии по физике 1954 года / ©Wikimedia Commons
Именно Боте был человеком, нанесшим по бомбе для Гитлера самый сильный удар. В 1941 году он провел тщательно поставленный эксперимент по определению способности графита использоваться в качестве замедлителя для реактора-наработчика изотопа для ядерной бомбы.
Его эксперимент показал:
«С таким [обнаруженным] сечением захвата [графита] машина [реактор] с углеродом [графитом] невозможна. Но истинное сечение захвата, вероятно, меньше, поскольку точное исследование использованного электрографита, проведенное позже, обнаружило в нем небольшое содержание бора. Так как углерод более высокой степени чистоты, чем использованный, практически не может быть изготовлен, то, пожалуй, он едва ли сможет приниматься в расчет как замедлитель».
Слова «Так как углерод более высокой степени чистоты, чем использованный, практически не может быть изготовлен» и стали причиной разворота немецкого атомного проекта в сторону тяжелой воды. Поскольку быстро нарабатывать ее не выходило, экспериментальные реакторы немцы строили очень медленно. Из-за этого плутоний они так и не наработали, а без него не получили и бомбу.
Личный отчет Курчатова от 1943 года показывает, что идея о постройке реактора-наработчика плутония (эка-осмия в документе) возникла у советских атомщиков на основе английских материалов через годы после того, как к аналогичной мысли пришли немцы. Будь Боте агентом русских, это случилось бы существенно раньше / ©Электронная библиотека истории Росатома
Личный отчет Курчатова от 1943 года показывает, что идея о постройке реактора-наработчика плутония (эка-осмия в документе) возникла у советских атомщиков на основе английских материалов через годы после того, как к аналогичной мысли пришли немцы. Будь Боте агентом русских, это случилось бы существенно раньше / ©Электронная библиотека истории Росатома
И все же Вальтер Боте почти наверняка не был советским агентом. Дело в том, что он был в курсе всех нюансов немецкой ядерной программы. А значит, знал местное консенсусное мнение: ядерную бомбу надо делать из плутония, наработанного в реакторе. Если бы он сознательно дал вывод о «негодности» графита, понимая, что графит годен, то советская сторона получила бы от него сообщение: материал для бомбы нужно делать на графитовом реакторе — наработчике плутония.
Вот только СССР ничего об этом не знал. Первый советский документ по атомному проекту от 28 сентября 1942 года вообще не предусматривает строительства реактора. В советских документах 1943 года за подписью Курчатова легко видеть постоянные отсылки к идеям из американской ядерной программы (Курчатов прямо указывает на американский опыт из разведданных). Но там нет ничего ни о каких работах закрытой немецкой ядерной программы, то есть Боте такую информацию не передавал.
Пульт управления первым советским реактором Ф-1. Достигнув критичности в 1946 году, он продолжал работать в черте Москвы до 2012 года. Интересно, что все это время он делал это без искусственного охлаждения, защитной гермооболочки и некоторых иных атрибутов ядерного реактора наших дней / ©Wikimedia Commons
Пульт управления первым советским реактором Ф-1. Достигнув критичности в 1946 году, он продолжал работать в черте Москвы до 2012 года. Интересно, что все это время он делал это без искусственного охлаждения, защитной гермооболочки и некоторых иных атрибутов ядерного реактора наших дней / ©Wikimedia Commons
Сомнительно и то, что он по собственному почину тормозил атомную программу. Дело в том, что аналогичную Боте ошибку сделали французские атомщики еще перед Второй мировой. Они тоже намерили в графите слишком большое поглощение нейтронов, и тоже обратились к тяжелой воде как замедлителю — и даже успели начать получать ее с той самой норвежской фабрики в Вермоке, которую позже взрывали британские агенты.
Да и сама Англия во Вторую мировую приняла решение строить не графитовый, а тяжеловодный ректор, то есть совершила все ту же «ошибку Боте». А значит, его мнение «более чистый графит практически не может быть изготовлен» — не саботаж, а искренняя ошибка, устойчиво воспроизводившаяся в других странах и до, и после него. 
Кто на самом деле лишил Гитлера бомбы?
О том, что Рейх оставили без ядерного оружия разведки союзников, журналисты «Нью-Йорк Таймс» пишут целые книги. Американские физики-ядерщики ничего подобного не пишут, потому что разбираются в технической стороне проблемы. По этой же причине у них есть своя версия случившегося:
Сэм Кин, долго писал для «Нью-Йорк Таймс» и ряда других изданий. Да и популярные книги у него расходятся довольно неплохими тиражами. К сожалению, рассказывая о том, кто именно помешал нацистам получить атомную бомбу, он немного загибал углы: у читателя его книги создается впечатление, что вмешательство союзников тут сыграло чуть ли не ключевую роль / ©Альпина Паблишер
Сэм Кин, долго писал для «Нью-Йорк Таймс» и ряда других изданий. Да и популярные книги у него расходятся довольно неплохими тиражами. К сожалению, рассказывая о том, кто именно помешал нацистам получить атомную бомбу, он немного загибал углы: у читателя его книги создается впечатление, что вмешательство союзников тут сыграло чуть ли не ключевую роль / ©Альпина Паблишер
«Причины провала немецкой реакторной программы и успеха союзной (это неверное обозначение, поскольку американская реакторная программа не делилась результатами ни с СССР, ни даже с Британией. — NS) очевидны. Любой большой и сложный технологический проект требует  четкого понимания научных основ темы, щедрого и последовательного финансирования, выделения приоритетов, тысяч человек персонала, агрессивного управления и твердой поддержки».
Можно уверенно отвергнуть предположение, что Гитлер не мог обеспечить сложные технологические проекты деньгами, людьми или агрессивным управлением с твердой поддержкой. Ведь все это было сделано, например, в программах создания лодок XXI серии (революции в подводной войне), первых в мире реактивных самолетов и первых в мире баллистических и крылатых ракет. Немцы успешно реализовали все эти программы, и никто из союзных государств до конца Второй мировой войны не повторил их успеха в сравнимых объемах (а по ракетам и подлодкам — и ни в каких объемах вообще).
Обращаясь к немецкому атомному проекту, трудно не заметить, что ему давали то, что его организаторы просили. Они никогда не просили организовать крупное производство тяжелой воды в Германии, хотя объем производства электроэнергии в последней на порядок превосходил норвежский (а если считать Германию в границах 1940 года, то и куда больше, чем на порядок). Именно электричество — главный ресурс при наработке тяжелой воды по технологиям того времени. 
Точно так же немецкие ученые никогда не просили создать крупные заводы по разделению изотопов. Исходя из документов, вообще не видно случая, когда власти Германии отказали своей атомной программе в чем-то настолько крупном, что могло бы определить ее успех или неудачу.
Остается первый фактор: «четкое понимание научных основ темы». И вот конкретно он и лишил Гитлера бомбы.
Любой, кто обратится к детальным описаниям экспериментальных реакторов и подкритических сборок немецкой стороны, будет изумлен. Один из первых экспериментов немцы провели, используя как замедлитель нейтронов неохлаждаемый сухой лед. Естественно, он испарялся прямо в ходе эксперимента, делая фиксацию каких-то устойчивых экспериментальных параметров нереальной.
Но забудем первые опыты. Обратимся к экспериментальным реакторам L-III и L-IV, 1941-1942 годов.
Это просто алюминиевые сферы, в которые налита тяжелая вода, а в периферию и центр сферы вставлены слои с порошкообразным металлическим ураном. А почему не с нитроглицерином? Напомним: порошкообразный уран, в отличие от его же слитков, довольно легко воспламеняется на воздухе. И горит очень жарким и очень сложным в тушении пламенем.
Допустим, помощники Гейзенберга были физики, отчего современной им химической литературы не читали. К сожалению, для ученых новейшего времени это норма: даже в своей дисциплине, но за пределами собственной конкретной специализации примерно 80 процентов ученых понимают объективно очень немного.
Один из трех комплексов по обогащению урана в США времен Второй мировой. Число работников этого комплекса было 22 тысячи человек, а на калютроны для него ушло 12300 тонн чистого серебра. Неудивительно, что немцы сразу, еще на этапе научного анализа, отказались от идеи сделать бомбу из обогащенного урана: в сравнении с реакторным путем наработки, этот был крайне неэффективен  / ©Wikimedia Commons
Один из трех комплексов по обогащению урана в США времен Второй мировой. Число работников этого комплекса было 22 тысячи человек, а на калютроны для него ушло 12300 тонн чистого серебра. Неудивительно, что немцы сразу, еще на этапе научного анализа, отказались от идеи сделать бомбу из обогащенного урана: в сравнении с реакторным путем наработки, этот был крайне неэффективен  / ©Wikimedia Commons
Однако в любом новом научном направлении самые важные знания по определению не могут быть охваченными «конкретной специализацией». По той простой причине, что если направление новое, то ученых, которых готовили как специалистов по нему, еще просто не существует. Здесь нужен не просто ученый-специалист, а тот, кто обладает способностью быстро вникать в тему, в которой он исходно не специалист.  В любой стране и в любую эпоху лишь меньшинство ученых отвечают этим требованиям.
Но это может объяснить только провал и гибель экспериментального реактора L-III, сгоревшего в ярком урановом пламени (с потерей дефицитной тяжелой воды, что в нем использовали). Аварию реактора L-IV так объяснить уже очень сложно. 
Его строили через месяцы после аварии L-III. Все знали, что причиной последней было использование урана в порошке. Все понимали, что уран в слитках (литой, любой формы) так просто не загорится. Так почему же в L-IV опять использовался порошок? В стране, чей аппарат впервые в мире достиг космоса (еще в 1944 году), никто не умел превращать металлический порошок в слитки? 
Идем дальше. Во всех этих немецких экспериментальных реакторах нет никаких регулирующих стержней. Вообще. Иными словами, даже если бы немцы имели много тяжелой воды и правильные расчеты, они построили бы реактор, который автоматически взорвался.
Как это вышло? А вот как: Гейзенберг счел, что по мере нагрева реактора резонансное поглощение нейтронов ураном-238 в нем начнет резко возрастать. Правда, он не учел, что непосредственно в уране нейтроны быстрые, то есть такие, которые уран-238 почти не захватывает. Медленными — теми, которые уран-238 при нагреве захватывает лучше, — они становятся в слое вещества-замедлителя. Однако любой мыслимый замедлитель, графит ли, тяжелая ли вода, имеют незначительное резонансное поглощение нейтронов. Поэтому на деле немецкие реакторы, которые, по Гейзенбергу, были бы саморегулирующимися, были бы просто неуправляемыми.
Из этого отчета Курчатова за 1943 год видно, что он, как и Гейзенберг, считал: с ростом температуры цепная реакция (лавина в терминах того времени) может остановиться. И лишь разведматериалы о работе реактора Ферми, так называемой Чикагской поленницы, развеяли его опасения / ©Электронная библиотека истории Росатома
Из этого отчета Курчатова за 1943 год видно, что он, как и Гейзенберг, считал: с ростом температуры цепная реакция (лавина в терминах того времени) может остановиться. И лишь разведматериалы о работе реактора Ферми, так называемой Чикагской поленницы, развеяли его опасения / ©Электронная библиотека истории Росатома
Еще больше поражает другой момент. Гейзенберг считал, что температурой стабилизации работы реактора будет плюс 800 градусов, и именно после этой отметки резонансное поглощение остановит дальнейший разгон реактора. 
Проблема в том, что немецкие реакторы состояли из алюминиевых деталей. А алюминий плавится при плюс 660. Как он представлял себе работу реактора в расплавленном виде? Мы не знаем ответа на этот вопрос.
Невозможно представить себе, что он не дополнил реакторы стержнями, понимая реальную картину, но пытаясь осуществить саботаж. Ведь он и его сотрудники лично находились в помещении с реактором без контрольных стержней. То есть выступали в роли, фактически, самоубийц.
Даже самые поздние немецкие реакторы, типа B-VIII 1944 года, не имеют полноценной системы аварийных стержней, хотя на сборках Энрико Ферми в Америке они были с самого начала. К счастью для немцев, B-VIII был рассчитан неправильно. Чтобы замедлить нейтроны до уровня, когда в природном (не обогащенном) уране пойдет цепная реакция, нейтронам нужно было дать 11 сантиметров пробега в тяжелой воде. Однако на деле куски урана в реакторе были отделены друг от друга всего пятью-шестью сантиметрами тяжелой воды. То есть такой реактор не мог работать. 
Согласно моделированию 2009 года, использующему ПО для расчета современных ядерных реакторов, коэффициент размножения нейтронов в B-VIII всего 0,85. То есть на 100 потраченных нейтронов в нем рождалось всего 85 новых, отчего любая цепная реакция в нем почти мгновенно затухала.
Слева: схема немецкого тяжеловодного реактора B-VIII, 1944 год. Справа: музейная реплика этого же реактора / ©Cameron Reed
Слева: схема немецкого тяжеловодного реактора B-VIII, 1944 год. Справа: музейная реплика этого же реактора / ©Cameron Reed
Для сравнения: реактор «Чикагская поленница» (деревянный каркас, графитовый замедлитель), который Ферми запустил в черте Чикаго 2 декабря 1942 года, имел коэффициент заметно выше единицы, отчего и запустил ядерную эру.
Вывод: Гитлера лишили бомбы не усилия западных или советских разведок. И не саботаж собственных ученых. Как и во многих других областях, не стоит лишний раз приписывать уму то, с чем вполне справлялась глупость. Если бы немецкие ученые понимали, как реально работают реакторы, то никогда не рисковали бы своей жизнью так, как делали это на практике. На деле ни Гейзенберг, ни его сотрудники просто не понимали физику ядерных реакторов в такой степени, чтобы довести немецкую ядерную программу до плутония в сжатые сроки.
«Он единственный в мире ученый, способный сотворить такое чудо»
Возникает вопрос: почему так получилось? У Третьего рейха были отличные ученые и инженеры. Любой может поискать снимки лунной поверхности в высоком разрешении и убедиться в этом: следы высадки, обеспеченной мозгами разработчиков из Третьего рейха (ракету для полета на Луну для США разработала группа инженеров под руководством фон Брауна), все еще прекрасно видны там. И будут видны как минимум века.
Именно в Германии в 1938 году физики Отто Ган и Фриц Штрассман открыли сам факт расщепления ядра атома (за что Гану дали Нобелевку). До того, напомним, распад ядра на более легкие части считался невозможным. А до тех пор, пока физики не осознавали саму возможность распада ядра атома, осознать и хотя бы примерно рассчитать, какое количество энергии при этом появляется, было в принципе нельзя. 
Оборудование, при помощи которого Ган и Штрассман сделали свое открытие (за которое позже получили Нобелевку), по современным меркам выглядит очень скромным. Однако именно оно открыло атомную эру, показав, что ядра атомов могут расщепляться, о чем никто не подозревал. При расщеплении они теряют часть массы, которая превращается в энергию. Именно этот процесс делает реакцию атомного распада настолько мощнее химических реакций, давая уникальные возможности как ядерному взрыву, так и атомной энергетике / ©Wikimedia Commons
Оборудование, при помощи которого Ган и Штрассман сделали свое открытие (за которое позже получили Нобелевку), по современным меркам выглядит очень скромным. Однако именно оно открыло атомную эру, показав, что ядра атомов могут расщепляться, о чем никто не подозревал. При расщеплении они теряют часть массы, которая превращается в энергию. Именно этот процесс делает реакцию атомного распада настолько мощнее химических реакций, давая уникальные возможности как ядерному взрыву, так и атомной энергетике / ©Wikimedia Commons
Так что стартовый выстрел в атомной гонке на деле прозвучал именно в Германии, а не где-либо еще. Именно после публикации работы Гана в Naturwissenschaften в начале 1939 года Ферми и Сциллард в США задумались над созданием ядерного оружия. 
До открытия Гана это было бы для них (как и для всех остальных в мире) просто невозможно. Ведь Ферми лично был сторонником идеи, что в цепной реакции идет лишь накопление тяжелых трансурановых элементов, а о расщеплении атома и не догадывался. Сделай Ган свое открытие в 1941 году, а не 1938-м — ядерная бомба в принципе не смогла бы сработать до конца Второй мировой. 
Что ж, с талантами у немцев все было неплохо. Но важно понимать, что талант таланту рознь. Вернер Гейзенберг, ключевая фигура немецкого атомного проекта, хорошо разбирался в некоторых областях физики (за что получил Нобелевку), но проявил недостаточную гибкость, чтобы быстро встроиться в такую принципиально новую область, как реакторостроение. 
Но его ли это вина? Бросим взгляд на французские или английские усилия по созданию ядерных реакторов во Вторую мировую. Французы выбрали как замедлитель тяжелую воду, а не графит. Англичане и канадцы тоже выбрали тяжелую воду. То есть другие западные страны по сути повторили немецкий, «тяжеловодный» путь к ядерному реактору.
Между тем именно он был одной из ключевых ошибок, которые так и не дали немцам создать бомбу до конца войны. Тяжелую воду в ту пору получали путем многоступенчатого электролиза обычной воды. Молекулы легкой воды при электролизе испарялись быстрее, чем у тяжелой. Такой путь производства был чудовищно энергоемким и дорогим. Грамм тяжелой воды исходно стоил 19 долларов (350-400 современных долларов). 
Достаточно серьезный реактор — наработчик плутония, способный обеспечить создание бомбы, требовал 5-10 тонн тяжелой воды. Дело даже не в том, что это стоило бы дорого. Важнее то, что быстро получить столько дейтериевой воды без сверхусилий было бы сложно. Требовалось строить большую и дорогую фабрику. Куда больше, чем скромная норвежская в Веморке. Поэтому немецкие реакторы до конца войны и не имели размеров, позволяющих им — хотя бы в теории — быть наработчиками плутония.
Набросок Чикагской поленницы. Первый в мире успешный атомный реактор получил такое название за деревянный каркас, которым была укреплена его конструкция из графитовых кирпичей, между которыми вставлялись стержни из металлического природного урана в тонкой алюминиевой оболочке / ©Wikimedia Commons
Набросок Чикагской поленницы. Первый в мире успешный атомный реактор получил такое название за деревянный каркас, которым была укреплена его конструкция из графитовых кирпичей, между которыми вставлялись стержни из металлического природного урана в тонкой алюминиевой оболочке / ©Wikimedia Commons
Почему в США выбрали графитовый замедлитель? Точно так же, как и в Германии, первые эксперименты показали Ферми и его сотрудникам, что имеющийся в продаже графит содержит слишком много борных примесей, отчего поглощает много нейтронов и делает строительство реактора из него проблематичным.
Но если немцы, натолкнувшись на это, написали «более чистый графит получить практически вряд ли возможно», то Ферми пошел к производителю графита (еще в 1940 году). Поговорил с ними, убедительно объяснив, что от получения сверхчистых графитных материалов в больших количествах зависит очень многое. И через год производители графита создали новый производственный процесс, который позволил получить графит, поглощавший нейтроны на десятки процентов слабее исходного. 
За счет этого был получен замедлитель, делающий нейтроны в реакторе достаточно медленными, чтобы они успевали прореагировать с атомами урана. Но при этом не пожирающий эти самые нейтроны борными примесями.
Почему Ферми пошел в эту сторону, а не к тяжелой воде? Потому что он был одним из немногих физиков, успешно работавших как в теоретической, так и в экспериментальной области. Множество физиков-экспериментаторов стабильно сталкиваются с ситуацией, когда исходные материалы недостаточно чистые или поставщик приборов «накосячил». Они понимают, что такие проблемы могут быть как легко исправимыми, так и нерешаемыми — но в любом случае попробуют их решить, поговорив с поставщиком.
Правильный выбор замедлителя — не единственное решение Ферми, где он показал способность исключительно быстро вникать в новую для него тему. Точно так же он прореагировал, когда столкнулся — первым в мире — с проблемой ксенонового отравления реактора В, которым США нарабатывали плутоний для «нагасакской» бомбы. На осознание теоретических корней проблемы у него ушли считаные дни. Недели ушли на принятие контрмер. Кто еще в истории мирового реакторостроения работал с такими темпами?
Группа тех, кто работал над первым успешным атомным реактором. Ферми слева в первом ряду / ©Wikimedia Commons
Группа тех, кто работал над первым успешным атомным реактором. Ферми слева в первом ряду / ©Wikimedia Commons
Напомним: в феврале 1943 года советская разведка получила данные о том, что Ферми удалось добиться самоподдерживающейся цепной реакции (в современной терминологии — устойчивой работы первого в мире реактора). Павел Судоплатов вспоминает, как знакомил с этим сообщением советского ученого Исаака Кикоина. Однако, по принятым в разведках нормам, он не называл имени ученого, осуществившего это достижение. Далее, как вспоминает Судоплатов, случилось вот что:
«Кикоин, прочитав доклад о первой ядерной цепной реакции, был необычайно возбужден и, хотя я не сказал ему, кто осуществил ее, немедленно отреагировал: ,,Это работа Ферми. Он единственный в мире ученый, способный сотворить такое чудо"».
Попытки Судоплатова следовать нормам своего ведомства и скрывать фамилии тех западных ученых, которые добивались тех или иных результатов в работе над бомбой, вызвали у советских ученых, среди которых были Кикоин, Иоффе, Курчатов и Алиханов вот такую реакцию:
«Я вынужден был показать им некоторые материалы [Манхэттенского проекта] в оригинале на английском языке. Чтобы не раскрывать конкретных источников информации, я закрыл ладонью ту часть документа, где стояли подписи... Ученые взволнованно сказали: ,,Послушайте, Павел Анатольевич, вы слишком наивны. Мы знаем, кто в мире физики на что способен. Вы дайте нам ваши материалы, а мы скажем, кто их авторы". Иоффе тут же по другим материалам назвал автора — Фриша».
Реактор В-2, постройка 1944 года. В отличие от первых экспериментальных реакторов того же Ферми, этот был достаточно крупным, чтобы наработать материал для плутониевой бомбы всего за несколько месяцев. При этом на нее ушло всего 1100 тонн графита и 180 тонн необогащенного урана. Общая стоимость, в современных деньгах, была в районе 200 миллионов долларов. Разительный контраст с циклопическими и сверхдорогими заводами по обогащению урана  / ©Wikimedia Commons
Реактор В-2, постройка 1944 года. В отличие от первых экспериментальных реакторов того же Ферми, этот был достаточно крупным, чтобы наработать материал для плутониевой бомбы всего за несколько месяцев. При этом на нее ушло всего 1100 тонн графита и 180 тонн необогащенного урана. Общая стоимость, в современных деньгах, была в районе 200 миллионов долларов. Разительный контраст с циклопическими и сверхдорогими заводами по обогащению урана  / ©Wikimedia Commons
Тем, кто сегодня пытается понять, отчего у немцев не получилась ядерная бомба, стоит задуматься над этим эпизодом. Если в феврале 1943 года советские атомщики без подсказок понимали, что Ферми «один мог сотворить такое чудо», как работающий реактор, то из этого автоматически следует, что среди немецких ученых таких людей в СССР не видели. 
И, называя вещи своими именами, были правы. Даже если бы Гейзенгбергу дали его пять тонн тяжелой воды, нужный по мощности реактор без аварийных стержней просто устроил бы в Германии мини-Чернобыль, но никак не наработку плутония.
Правильный вопрос должен звучать не как «кто отобрал бомбу у Гитлера?» Более точно было бы спросить: кто подарил ее Рузвельту? В основном это сделал Энрико Ферми. У Гитлера не было Ферми, потому он и остался без бомбы.
Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl + Enter.
[свернуть]
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

jnet

Как атомная энергетика повернула не туда

Да мир был на грани того, что бы плутоний стал доступным по всему миру, а атомная бомба была бы в любой банановой республике.
 Вы не можете просматривать это вложение.
'Перед вами сумасшедшая идея. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть верной' Нильс Бор

jnet

Цитата: ronatu от 01.04.2010 02:34:41
ЦитироватьПродлись Вторая мировая ещё несколько месяцев - и она могла завершиться не победой союзников, а ядерной катастрофой. К такому выводу приводят новые эксклюзивные факты, оказавшиеся в распоряжении «AиФ»



Доказано уже самими американцами, что не смогли бы немцы построить атомную бомбу по типу американской..
Но есть такое понятие как ХЯС или холодный термоядерный синтез. А значит теоретически возможна и ХЯС-бомба и вполне возможно немцы двигались по этому пути. Если пробовать сделать аналог то пожалуйста можно попробовать. В моём чисто на вскидку варианте это был бы  кристалл LiD с примесью U-233, активировать заряд по идее можно потоком нейтронов. Например от радиоактивного Полония
'Перед вами сумасшедшая идея. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть верной' Нильс Бор

Владимир Юрченко

Цитата: jnet от 27.05.2023 18:38:10Продлись Вторая мировая ещё несколько месяцев - и она могла завершиться не победой союзников, а ядерной катастрофой.
Ерунда. Для ядерной катастрофы сколько нужно зарядов? В то время во всем мире не было достаточной массы активного вещества.

АниКей

А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!

АниКей


naked-science.ru

Опубликован пятиминутный трейлер фильма «Оппенгеймер» Кристофера Нолана


Студия Universal Pictures выпустила новый трейлер биографического фильма с элементами триллера «Оппенгеймер», снятого британским кинорежиссером Кристофером Ноланом. Лента расскажет историю американского физика-теоретика и одного из создателей атомной бомбы Роберта Оппенгеймера.
© Universal Pictures
© Universal Pictures
Мировая премьера трехчасового фильма состоится 19 июля 2023 года.
В главных ролях — актеры Киллиан Мерфи, Джош Хартнетт, Флоренс Пью, Эмили Блант, Мэтт Дэймон и Роберт Дауни — младший. 

© Universal Pictures
На Западе утверждают, что весной 1943 года британские десантники и разведчики сорвали работу нацистской Германии над ядерной бомбой. О том, что произошло на самом деле и почему первая научная держава своего времени не смогла стать ядерной, читайте в большом материале Naked Science.
А кто не чтит цитат — тот ренегат и гад!